Как жаль, что в этот раз в нем не будет участвовать Оринда...
Я зевнул и затопал по узкой лестнице в спальню. Двери должны были запереть они. Ночью я проснулся от сильного запаха дыма. Дым. Я сел на кровати.
Только инстинктивно я выпутал ноги из простыни и с силой потряс ничего не сознающий сверток на соседней постели.
— Горим! — закричал я и прыгнул к полуоткрытой двери в маленькую гостиную, чтобы проверить, правда ли то, что я сказал. Это была правда.
Лестницу внизу с яростным ревом пожирали прыгающие языки желтого пламени. Дым поднимался вверх, нарастая волнами. Гостиную заливало желтым светом из горевшего кабинета на первом этаже, выходившего окнами на стоянку машин.
Наглотавшись дыма, я, задыхаясь, быстро повернулся и прыгнул в ванную. Если отвернуть все краны, подпал я, в ванне и умывальнике, то вода польется вниз и поможет затушить огонь. Я заткнул все отверстия для стока воды и до максимума открутил краны. Потом в бачке туалета намочил большое банное полотенце и вытащил его, полное воды. Протащив капающее полотенце в спальню, я закрыл дверь и мокрым полотенцем щель под ней. И все это я проделал со скоростью, близкой к безумию.
— Окно! — закричал я. — Проклятое окно не открывается.
Окно было наглухо задраено, щели закрывали слои старой краски. Все прошедшие дни это вызывало у отца досаду. Мы были в одних трусах, а воздух становился все жарче.
— По лестнице мы не можем спуститься.
Он что, не понимает, подумал я. А отец ловко схватил единственный в спальне стул и бросил его в окно. Стекло разбилось, но филенки маленькие, а деревянные рамы лишь чуть треснули. Мы находились над окнами в эркере, выходившем на площадь. Второй удар стулом прорвался через засохшие слои старой краски, и распахнулись обе половинки окна. Но внизу огонь уже съел крышу эркера над окном и поднимался вверх по стене.
Окно соседней благотворительной лавки, тоже в эркере, выбрасывало огонь с маниакальной энергией. Видно, там огонь начался раньше, он был жарче и уже добрался до крыши, стреляя в небо над нашими головами золотистыми и багровыми искрами.
Я кинулся к двери, решив, что в конце концов лестница — единственный выход. Но если мокрое полотенце еще задерживало какую-то часть дыма, то против пламени оно бесполезно. Ручка двери так раскалилась, что я не мог до нее дотронуться. И снаружи дверь уже тлела.
— Мы горим! — дико закричал я. — Дверь в огне!
Отец быстро взглянул на меня из другого конца комнаты.
— Надо использовать все шансы и прыгнуть. Ты первый.
Он подставил к окну полусломанный стул и жестом показал, чтобы я влез на него и прыгнул как сумею дальше.
— Прыгай, — сказал я.
Теперь на площади уже собрались люди, слышались крики, и доносился пронзительный вой сирены подъезжавшей пожарной машины.
— Быстрей, — скомандовал отец. — Черт возьми, не спорь. Прыгай.
Я встал на стул и схватился за раму, краска обожгла ладони.
— Прыгай!
Я не верил своим глазам — он натягивал рубашку и брюки и застегивал «молнию» на ширинке.
— Давай, прыгай!
Я поставил ступни на раму, оттолкнулся и, собрав всю до капли силу мышц, прыгнул... Сильные ноги и отчаяние несли меня. И я проплыл мимо пламени из окна в эркере, миновал в ужасающей близости его горящий навес и рухнул головой вперед на темные камни мостовой, от удара потеряв ориентацию. Я слышал вопли людей и ощущал руки, которые схватили меня и поволокли подальше от огня. Я задыхался от дыма. В голове все вертелось и перекатывалось от столкновения с беспощадными камнями. И еще я боролся, чтобы высвободиться из обхвативших меня рук и смягчить падение отца, когда он прыгнет вслед за мной. Но у меня не осталось сил. Я сидел на земле. И не мог даже говорить.
Невероятно, но то и дело сверкали фотовспышки. Люди собираются еще раз рассматривать страшную опасность, близость к смерти, которые грозили нам. Бессильная злость охватила меня. Ярость. Почти рыдания. И я бы сказал, никакой логики.
Одни кричали отцу, чтобы он прыгал. Другие кричали, чтобы он не прыгал, а подождал с ревом подъезжавшую пожарную машину. Сейчас она уже пересекала площадь, разрезая толпу зрителей и высаживая людей в желтых касках.
— Подождите, подождите! — вопили люди, когда пожарные поднесли складную лестницу и растягивали ее, чтобы приблизить к отцу. А он силуэтом виднелся в окне с красным заревом позади. Он стоял на стуле, а дверь за его спиной горела.
И раньше, чем лестница протянулась к нему, в комнате будто взорвалось яркое, как солнце, пламя. Он встал на оконную раму и так же, как я, выбросился из окна. Он пролетел в темноту мимо рвущегося из окна эркера огня.
Зная, что может сломать шею и вдребезги разнести череп. Зная, что внизу земля, но не имея возможности определить, далеко ли она. Земля была близко.
Достаточно близко, чтобы переломать все кости. Еще одна фотовспышка.
Двое мужчин в желтых, словно лунных, костюмах кинулись бежать, вытянув вперед руки в тяжелых перчатках, точно собираясь ловить соскочивших с батута прыгунов. У них нет времени занять позицию. Они просто бежали, а отец врезался в них. Все фигуры распростерлись на земле, руки и ноги мелькали в воздухе. Вокруг столпились люди, чтобы помочь им, и закрыли от меня путаницу тел. Но ноги отца двигались как живые, и на нем были туфли, которых при мне наверху он не надевал.
Я сидел покрытый сажей и кровью. Мелкие камни расцарапали лицо и оставили ссадины. Слезы катились по щекам, хотя я не сознавал, что плачу. И у меня все еще кружилась голова, я кашлял, на пальцах и на ступнях наливались волдыри от ожогов. Но это все не имело значения. Шум и смятение наполняли мою голову. Я поставил себе целью уберечь отца от опасности и даже не подумал о пожарной сигнализации на дым.
— Бен? — произнес его голос. Будто одурманенный, я поглядел вверх.
Он стоял надо мной. И улыбался. Как он мог?
Мужчины в желтых костюмах раскатывали шланги и выливали галлоны воды из цистерны, чтобы погасить огонь в эркере. В воздухе стоял дым и пар и металось неподдающееся пламя. Люди накинули мне на плечи красное одеяло и говорили, чтобы я не беспокоился. Я не понимал, откуда они взялись. И о чем мне не надо беспокоиться. По правде говоря, я ничего не понимал.
— Бен, — повторил отец мне в ухо, — ты контужен.
— М-м?
— Говорят, что ты ударился головой о землю. Ты меня слышишь?
— Не было сигнализации на дым. Это моя вина...
— Бен! — Он встряхнул меня. Люди закричали, чтобы он этого не делал.
— Я добьюсь, чтобы тебя избрали.
— Боже.
Знакомые лица неясно вырисовывались перед глазами и снова исчезали. Я подумал, как потрясающе, что они ходят по площади среди ночи полностью одетые. Но в какой-то момент я вдруг понял, что сейчас только двадцать минут двенадцатого, а не без пяти четыре утра. Я рано пошел спать, выпрыгнул в окно в трусах и с часами на руке и теперь неправильно судил о времени.
