Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
Ну, и наконец, в-третьих, идеальный перевод должен выглядеть как текст, изначально написанный на русском – и это, конечно, ключевое его свойство. Никакой оттенок чужой речи, никакой – даже самый слабый – намек на то, что текст возник в рамках чужой культурной традиции в переводе недопустим.
В принципе, в советское время этот подход в самом деле был не лишен оснований. Оригинал и правда оставался по большей части недоступен (уж не говоря о том, что иностранные языки знали немногие). Вероятность того, что книгу переведут более одного раза, стремилась к нулю. А многие вещи (типа того же гамбургера) в быту отечественного читателя просто не встречались и, соответственно, были лишены каких бы то ни было смысловых и культурных коннотаций. Ну, и в любом случае странно и несправедливо было бы осуждать советских переводчиков за то, что они работали, исходя из суждений и норм своей эпохи.
Именно такое отношение к переводу, привитое нам любимыми книгами детства, до сих пор многими воспринимается как эталонное и единственно возможное. Как только переводчик сегодня отступает от любого из трех золотых правил – перестает искусственно заглаживать текст, отказывается адаптировать непонятное или пытается сохранить стилистические особенности оригинала, – следует немедленный призыв оторвать ему руки. В сущности, это говорит об одном: в большинстве случаев отечественного читателя мало волнует собственно качество перевода и его сходство с оригиналом – ему просто нужен максимально удобный текст, не представляющий ни малейших сложностей в прочтении и интерпретации.
Слава богу, сегодня всё больше переводчиков понимает, что бездумно потакать этому читательскому желанию, в общем, не следует. Как результат, у нас начинают появляться по-настоящему удачные переводы, с интересными авторскими решениями, стилистически выверенные и в то же время соответствующие духу и букве оригинала. Перевод «Зеркального вора» Мартина Сэя, с которого мы начали этот разговор, – бесспорно из их числа, несмотря на раздражающее многих настоящее время (а скорее, благодаря ему).
Означает ли всё сказанное, что чем свежее перевод, тем он лучше? Разумеется, нет – ни в коей мере. Ситуация с переводом в России далека от идеала, и главная проблема здесь не концептуального даже, а, как это часто бывает, самого что ни на есть приземленного, практического свойства: переводчикам до смешного мало платят. Не то что бы в прежние времена литературный перевод позволял особо роскошествовать, но всё же при советской власти у хороших профессионалов была возможность переводить один роман на протяжении года, не делать ничего помимо этого и при всём том не умереть с голода. Сегодня такой возможности нет: стоимость одного авторского листа (то есть приблизительно двадцати четырех страниц текста) колеблется в диапазоне от четырех до шести тысяч рублей. Это значит, что за толстую книгу (и всё тот же год – или даже больше – работы) переводчик получит примерно восемьдесят тысяч рублей, то есть заметно меньше прожиточного минимума. А раз так, то стимулов заниматься художественным переводом сегодня может быть ровно два: большая любовь к этому занятию (при умении зарабатывать себе на жизнь чем-то другим) или нехитрый принцип «десять старушек – рубль».
Понятно, что переводчиков, занимающихся переводом по любви, меньше, чем тех, кого волнует заработок и скорость обработки пресловутых «старушек», а этих вторых не слишком интересует качество итогового продукта. Добавьте сюда фактическое вымирание профессии редактора (издательства, где с редактурой всё хорошо, можно пересчитать по пальцам одной руки) – и закономерно окажется, что многие современные переводы просто не подлежат никакому использованию. Так, к примеру, многолетними усилиями переводчика Виктора Вебера подавляющее большинство отечественных читателей считает романы великого Стивена Кинга низкопробным трешем, и нельзя сказать, чтобы вовсе безосновательно: в переводах Вебера они, к несчастью, именно так и выглядят. Роман «Маленький друг»[18] Донны Тартт при смене русского издателя пришлось просто переводить заново, потому что в первом варианте обнаружилось огромное количество ошибок и, что еще хуже, отсебятины. И это только книги первого ряда, бестселлеры – что уж говорить о вещах попроще.
Впрочем, следует признать, что, помимо банальной бытовой халтуры, бывают и случаи явного концептуального радикализма. Главный пример такого рода – это, конечно, творчество самого ненавидимого представителя переводческого цеха Максима Немцова, бесспорного бриллиантового чемпиона по «оторвать ему руки» и «вон из профессии». Особо острую всенародную нелюбовь вызвал его перевод упомянутого уже Сэлинджера: Немцов не только посягнул на святое – название романа (в его версии он называется «Ловец в хлебном поле»), но и вообще предложил прочтение максимально некомфортное – нарочито угловатое, резкое, немузыкальное, словно бы намеренно вступающее в противостояние с классическим переводом Райт-Ковалевой. Читательское негодование можно понять – этот текст трудно назвать удачей. Выдающийся знаток языка и реалий, Немцов в то же время в своих переводах применяет такие – выразимся деликатно – нестандартные решения, что на выходе результат его работы (долгой, осмысленной и кропотливой) часто не сильно отличается от результатов работы поденщика Вебера.
А вот чего нельзя понять, так это реакции общества, фактически запрещающего повторный перевод единожды переведенных и канонизированных в таком виде иностранных книг. Нечто похожее, кстати, произошло с переводом книг о Гарри Поттере, выполненных Машей Спивак: их главный недостаток состоит не в том, что они и в самом деле плохи (так называемые «росмэновские переводы» не сильно лучше), а в том, что они отличаются от старых, привычных и в силу этого «правильных» и «единственных».
Словом, с сегодняшними переводами не всё благополучно, и утверждать, что любой новый перевод по определению лучше старого, будет как минимум неточно. Другое дело, что прежде чем проклинать современного переводчика и результаты его работы, всегда хорошо бы честно спросить себя: а вдруг нам просто хочется, чтобы перевод был «как в детстве» – уютный, теплый, «ламповый» и понятный даже там, где на самом деле ничего не понятно? И если ответ на этот вопрос окажется утвердительным, возможно, стоит вернуться на три шага назад и всё же подумать, не пора ли нам, наконец, отказаться от таких родных «бутербродов с котлетой» в пользу заморских гамбургеров. Ну, а если всё же нет, то руки оторвать никогда, в общем, не поздно.
Что я за критик
Сын моей подруги, будущий биолог, в университете начал встречаться с девушкой. «Она занимается токсинами моллюсков», – сообщил он маме о своей избраннице. «Очень хорошо, расскажи еще что-нибудь!» – взмолилась трепетная мать. «Ну, например, что?» – с некоторым недоумением откликнулся сын, подразумевая, что всё по-настоящему важное он уже сообщил. Так же и я – на протяжении очень долгого времени список любимых книг и описание читательских практик было для меня достаточной и, в общем, исчерпывающей характеристикой человека. Он тоже любит «Маятник Фуко» Умберто Эко, «Старшую Эдду» и «Опыты» Монтеня – ясно, что мы подружимся. Он никогда не читает на эскалаторе – конечно, у нас с ним ничего не выйдет.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
