— А что дало вам… повод так думать? — спросила монахиня.
— С одной стороны, ваша удивительная красота, а с другой — то, что вы белая девушка; по крайней мере, тогда я был в этом уверен. Ну и в-третьих, во время церемонии воду я слышал голос, который сказал мне, что я должен найти Сону; я был настолько глуп, что счел это совсем нетрудным делом.
— А если бы вы действительно нашли ее? Что вы стали бы тогда делать? — поинтересовалась монахиня.
— Я думал, она укажет мне, где находится то, что я ищу. После этого я собирался взять ее с собой в Англию; она могла бы жить там с моей матерью.
— А вы думаете, она захотела бы поехать… если бы она, конечно, оказалась жива?
— Вряд ли ей захотелось бы остаться в этой стране после всего, что она здесь пережила, — заметил Андре.
— Да, конечно, — согласилась монахиня. Она помолчала, затем спросила:
— А вы разве живете в Англии? Я думала, вы — местный, с Гаити.
Услышав это, Андре вспомнил, что она считает его мулатом.
Ее присутствие заставляло его чувствовать себя спокойно и уверенно; он совершенно забыл о том, что скрывается под чужим обличьем в чужой стране, где со всех сторон его подстерегает опасность, забыл о цвете своей кожи; он говорил то, что мог бы сказать, предстань он перед ней в своем обычном виде белокожего европейца.
Слишком поздно Андре вспомнил предупреждения Жака: он должен не только выглядеть как мулат, но и думать так же, проникнуться их духом. Однако он продолжал думать как Андре де Вийяре. Теперь только он понял, как был неосторожен.
— Я прожил в Англии несколько лет, — объяснил Андре, размышляя в то же время, насколько убедительно прозвучат его слова для монахини, — а сейчас решил вернуться сюда, посмотреть — может быть, стоит поселиться здесь, в моей родной стране.
Сначала она ничего не ответила, потом спросила:
— Вам нравится в Англии? Это хорошая страна?
— Очень милая и приятная, — ответил Андре. — А вы здесь, на Гаити, ни разу не встречали англичан?
Девушка покачала головой, и Андре сообразил, что вряд ли те немногие англичане, которые были на острове, могли оказаться католиками, так что даже в церкви она не могла их увидеть.
— Кристофу нравятся англичане, — заметил Андре, — но это потому, что ему все равно, с кем иметь дело — лишь бы не с ненавистными французами!
— Мой отец был французом, — тихо сказала монахиня.
— Мой тоже, — ответил Андре. — Между нами вообще много общего. — Девушка вопросительно взглянула на него, и Андре поспешил добавить:
— Мы оба любим птиц, искусство, картины, — не забудьте, что я встретил вас, когда вы любовались росписями вашей подруги на стенах церкви; к тому же в нас обоих течет одна и та же кровь.
Последние слова дались ему с трудом — он чувствовал, что поступает нечестно, но ему хотелось, чтобы девушка перестала смущаться; более того, если уж быть совсем честным, надо признаться, что он хотел понравиться ей.
Неожиданно солнце, уже поднявшееся из-за горизонта, осветило все вокруг, коснувшись их своими теплыми золотыми лучами.
Весь мир вокруг них точно засиял каким-то удивительным, небесным светом, и Андре, подчиняясь внезапному внутреннему порыву, воскликнул:
— Какого цвета ваши волосы? Я бы хотел увидеть их в солнечном свете!
Сказав это, он понял, что испугал ее. Девушка слегка отодвинулась от него и ответила:
— Должно быть, уже поздно… Мне надо идти… Я должна вернуться в монастырь.
— Мне кажется, — заметил Андре, — что вы ушли потихоньку, никому ничего не сказав, так что никто даже не подозревает, что вы отлучились.
Он был уверен, что так оно и есть, это было просто написано у нее на лице.
— Я только хотела покормить птичек, — как бы оправдываясь, прошептала девушка.
— И увидеть меня? — не отступал Андре. Она ничего не ответила, и Андре вдруг испугался, что она сейчас встанет и уйдет, оставив его одного.
— У меня есть предложение, — быстро заговорил он. — Сейчас как раз время завтрака. Почему бы вам не позавтракать вместе со мной, у меня дома?
Монахиня удивленно посмотрела на него.
— Это невозможно!
— Но почему? — не сдавался Андре. — Еще совсем рано, и все в монастыре наверняка подумают, что вы кормите ваших птичек; никому и в голову не придет беспокоиться понапрасну!
— Н-но… — снова попыталась возразить девушка.
— Будьте же смелее, хотя бы один только раз, попробуйте, не бойтесь! — убеждал ее Андре. — Перестаньте бежать от мира, окунитесь в нормальную человеческую жизнь! Пойдемте, я покажу вам дом, где остановился; Тома, мой слуга, приготовит нам чудесный завтрак из яиц, которые исправно несут наши четыре курочки; Тома купил их только вчера, и, смею заверить вас, они очень старательно выполняют свои обязанности.
Монахиня, не в силах больше сдерживаться, звонко рассмеялась.
Андре поднялся.
— Так вы идете? — спросил он еще раз. Девушка тоже встала, но в глазах ее все еще была нерешительность.
— Я… Мне нужно… вернуться.
— Подумайте, как это будет грустно! По крайней мере, представьте себе, как вы будете жалеть потом, что отказались от такого маленького приключения, хотя бы раз не позволив себе отступить от правил, сделать что-то необычное. Как бедна будет ваша жизнь! — Андре улыбнулся и добавил:
— Потом вы можете покаяться в своих грехах и получить отпущение.
Монахиня все еще стояла неподвижно. Она просто смотрела не него, не отрываясь, словно спрашивая себя опять и опять, может ли она доверять ему.
— Пожалуйста, пойдемте! — умоляюще попросил Андре, и девушка наконец сдалась, не находя в себе больше ни сил, ни решимости возражать ему.
— Матушка-настоятельница рассердится… если узнает.
— В таком случае отвечайте, только если она вас спросит, а сами ничего не говорите, — заметил Андре. — В Англии есть хорошая пословица: «Чего глаз не видит, о том и сердце не болит».
Девушка засмеялась.
— Вы вводите меня во искушение. Мне придется прочитать не меньше сотни покаянных молитв за то, что я вас слушала.
— Будем надеяться, что вам покажется это не слишком большой ценой, — улыбнулся Андре.
Он повернулся и пошел по направлению к дому, девушка — рядом с ним.
Через некоторое время тропинка стала слишком узкой, двоим на ней было уже не поместиться. Андре прошел вперед и, проходя мимо нее, точно поддавшись внутреннему порыву, взял ее руку в свою.
— Дорога здесь очень неровная, — объяснил он, — корни, рытвины. Будьте осторожны, чтобы не упасть.
Это был только предлог, извинение за свое смелое, необдуманное движение; едва только пальцы их соприкоснулись, как Андре снова почувствовал, как все в нем точно взорвалось ослепительным светом; он мог бы поклясться, что и девушка ощутила то же самое.
