«Я не осмеливаюсь рассказать о своих подозрениях, не осмеливаюсь… не осмеливаюсь».
— Кому могло понадобиться причинять ей вред или увозить? — спросил Бонделли. — Рут уехала к друзьям, возможно, во Фриско. Ничего сложного. Она даст знать, когда справится со страхом.
— Так думает и полиция, — сказал Турлоу. — Они полностью сняли с нее все подозрения в убийстве Нева… вещественное доказательство…
— Тогда лучшее, что мы можем сделать, это заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда будет готова.
Вернется ли? Турлоу не мог отделаться от ощущения, что живет в кошмарном сне. Действительно ли они с Рут гуляли в той роще? Действительно ли Нев погиб в том таинственном несчастном случае? Сбежала ли Рут куда-нибудь? Куда?
— Мы собираемся углубиться в юридическое определение невменяемости, — сказал Бонделли. — Сущность и последствия. Справедливость требует…
— Справедливость? — Турлоу впился взглядом в адвоката. Бонделли повернулся в кресле, демонстрируя профиль, сжатые в тонкую ниточку губы под усами.
— Справедливость, — повторил Бонделли. Крутанулся, на кресле, взглянул на Турлоу. Бонделли гордился умением составлять суждение о людях и теперь изучал Турлоу. Психолог, казалось, начинал выходить из ступора. Разумеется, никаких вопросов, почему парень так потрясен. Все еще влюблен в Рут Мэрфи… Хадсон. Ужасное происшествие, но все уляжется. Так бывает. Единственное, чему учит юриспруденция: все раскрывается в суде.
Турлоу глубоко вздохнул, напомнил себе, что Бонделли никогда не занимался уголовным нравом.
— Нам следовало бы быть более заинтересованными в реализме, — сказал он. В голосе слышался отзвук кислого критицизма. — Справедливость! Юридическое определение невменяемости — полное дерьмо. Общество хочет, чтобы Мэрфи казнили, а наш драгоценный окружной прокурор, мистер Паре, баллотируется на следующий срок.
Бонделли был шокирован.
— Закон выше этого! — Адвокат покачал головой. — И не все общество настроено против Джо. Почему оно должно быть настроено против?
Турлоу, точно разговаривая с непонятливым ребенком, ответил:
— Потому что боятся, естественно.
Бонделли позволил себе взглянуть в окно рядом со столом — знакомые крыши, зелень вдали, небольшие клочья тумана, начавшего затягивать воздух над соседними зданиями. Туман клубился и извивался, образуя причудливый рисунок.
Адвокат вновь переключил внимание на Турлоу.
— Вопрос в том, как невменяемый человек может знать о сущности и последствиях своего деяния? Я хочу от вас, чтобы вы опровергли все это безобразие насчет сущности и последствий.
Турлоу снял очки, поглядел на них, снова надел на нос. В очках все тени казались более четко очерченными.
— Невменяемый человек не думает о последствиях, — сказал он. И подумал, неужели он действительно собирается позволить себе принять участие в безумных планах Бонделли по защите Джо Мэрфи.
— Я придерживаюсь мнения, — сказал Бонделли, — что оригинальные взгляды лорда Коттенхэма поддержат нашу защиту.
Он повернулся, вытащил из книжного шкафа за спиной толстую книгу, положил на стол и открыл в месте, где лежала закладка.
«Не может быть, чтобы он говорил серьезно», — подумал Турлоу.
— Вот что говорит лорд Коттенхэм, — сказал Бонделли. — «Неверно прислушиваться к любой доктрине, которая предполагает наказание лиц, действовавших в состоянии невменяемости. Невероятно, что человек, который был неспособен отличить верное от неверного, понять, было ли его деяние плохим или хорошим, должен нести ответственность, как с моральной, так и с правовой точки зрения. Я полагаю странным, что какое-либо лицо может действовать в состоянии психического расстройства и тем не менее сознавать, что это было расстройство: на самом деле, если бы оно сознавало свое состояние, это было бы уже не расстройством».
Бонделли захлопнул книгу и посмотрел на Турлоу, точно говоря: «Вот! все проблемы решены!»
Турлоу прочистил горло. С каждым мигом становилось яснее, что Бонделли витал в облаках.
— Все верно, конечно, — сказал он. — Но не может ли получиться так, что даже если наш достопочтенный окружной прокурор заподозрит, или даже поверит, что Джо Мэрфи невменяем, он сочтет, что лучше казнить такого человека, чем помещать его в психиатрическую больницу?
— Боже правый! Зачем?
— Двери психиатрических лечебниц иногда открываются, — сказал Турлоу. — Паре избрали, чтобы он защищал город — даже от самого себя.
— Но Мэрфи же совершенно очевидно невменяем!
— Вы меня не слушаете, — сказал Турлоу. — Разумеется, он невменяем. Как раз этого-то люди и боятся.
— Но разве психология…
— Психология! — фыркнул Турлоу.
Бонделли пораженно смотрел на Турлоу, не говоря ни слова.
— Психология — всего лишь современный предрассудок, — сказал Турлоу. — Она ни черта не может сделать для таких, как Джо. Прошу прощения, но такова правда, и будет лучше, если мы закончим с этим прямо сейчас.
— Если именно это вы сказали Рут Мэрфи, неудивительно, что она сбежала, — сказал Бонделли.
— Я сказал Рут, что помогу всем, чем смогу.
— Вы как-то очень странно выполняете обещание.
— Слушайте, — сказал Турлоу. — Весь город ополчился против Джо — они взвинчены и испуганы. Мэрфи — средоточие их скрытого чувства вины. Они хотят, чтобы он умер. Они хотят снять с себя этот психологический груз. Нельзя подвергнуть весь город психоанализу.
Бонделли начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу.
— Так вы поможете мне доказать невменяемость Джо или нет?
— Я сделаю все, что смогу, но вы же знаете, что Джо будет сопротивляться такой форме защиты, правда?
— Знаю! — Бонделли наклонился вперед, положив ладони на полированную поверхность стола. — Треклятый идиот взрывается каждый раз при малейшем намеке на невменяемость. Он продолжает талдычить про неписаный закон!
— Эти глупые обвинения против Адели, — сказал Турлоу. — Джо собирается очень затруднить нам доказательство его невменяемости.
— Психически нормальный человек сейчас прикинулся бы невменяемым только для того, чтобы спасти шкуру, — сказал Бонделли.
— Хорошенько помните это, — сказал Турлоу. — Джо не может ни в каком виде принять мысль о том, что он невменяем. Признав это, пусть даже только как возможность или необходимое притворство, он будет вынужден столкнуться с фактом, что акт насилия был совершенно бесполезным и бессмысленным делом. Чудовищность такого допущения была бы гораздо хуже, чем невменяемость. Невменяемость намного более предпочтительна.
— Вы сможете изложить это присяжным? — спросил Бонделли. Он говорил притушенным голосом.
