Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
Думаю, что здесь уместно упомянуть о мадемуазель де ля Мот-Худанкор, хотя я и не обладаю никакими достоверными сведениями о ней. Возможно, это всего лишь разговоры. Заслуживает внимания также идиллическая связь с Марией Манчини,[262] маленькой сестренкой Олимпии, желавшей стать королевой Франции и в конце концов заставить его вести себя надлежащим образом.[263] Быть может, Людовик и был увлечен ею, но должен был по политическим мотивам жениться на Марии-Терезе.[264] Ее отдали замуж взамен за мир на Пиренеях, да еще хорошенько присматривали за ней. Она была коренастой, с тяжелым подбородком, плохой фигурой и черными зубами. Ну что ж, нельзя иметь все сразу.[265]
Вслед за этими событиями Людовик стремительно сблизился с Генриеттой Английской, женой своего женоподобного брата Филиппа Орлеанского, однако еще стремительнее он от нее переметнулся к Луизе де ля Валери. Она представляла собой совершенно иной тип слезливой барышни, от которой у него появилось несколько детей, и уже после этого он позволил себе переключиться на мадам де Монтеспан, с которой завел девять детей.[266] Мадам де Монтеспан не принимала «нет» в качестве ответа. Она была ослепительной красавицей с великолепными связями и наклонностями задиры.[267] Видя, что он становится несколько тяжеловесным, она принялась подсыпать в его вино некоторые добавки, дабы улучшить его joie de vivre. В качестве последнего шага она пыталась смешивать кровь летучей мыши и мед. Это делало Людовика больным.[268]
Мария-Тереза умерла в 1683 году, в тот момент, когда мадам де Монтеспан отсутствовала при дворе. Людовика нередко обвиняют в том, что он плохо относился к своей жене. Это вполне может быть досужим вымыслом. Ибо, если это так, тогда кто же каждую ночь посещал ее покои хотя бы для того, чтобы поприветствовать ее, а однажды он даже позволил ей проехаться в его карете вместе с двумя его фаворитками. Он обещал ей измениться к тридцати годам, но все откладывал и откладывал это дело до сорока пяти лет – года ее смерти.
Он начал проявлять беспокойство по тому поводу, что он грешник – таким и бывает всегда начало конца личностей с романтическим темпераментом. Он осознавал, что пришло время предпринять решительные шаги, но вместо того, чтобы покончить с собой, женился на мадам де Мантенон, набожной вдове сорока девяти лет.[269]
Мадам де Мантенон была большая мастерица создавать проблемы. Рожденная в тюрьме – ее отца осудили за грабеж, фальшивомонетничество и убийство – она вышла замуж за юмориста. Ее первый муж Скаррон не был весельчаком, но все же был веселее Людовика XIV. После этого была гувернанткой пяти выживших внебрачных детей мадам де Монтеспан. Мантенон постепенно привлекла внимание короля, обманывая свою благодетельницу и разрушая ее репутацию, ведя душеспасительные беседы с королем, поскольку отличалась исключительной религиозностью и проявляла интерес к высоким материям.
Поскольку мадам считала гугенотов дьявольским отродьем, ей было нетрудно склонить Людовика к разрыву Нантского эдикта, деянию, что привело к массовым убийствам, пыткам и голоду. Воспрепятствовать ее стремлению творить добро было невозможно.
Памятуя о неприглядном прошлом невесты, Людовик никогда не рекламировал свой новый брак. Он желал прослыть честным человеком, и этого было достаточно. Более того, ему надлежало заботиться о своем положении и о будущем королевских шельмецов.[270] То, что думала мадам де Мантенон, не имело значения. Надо думать, она была женщиной незаурядного ума, украшенной талантом к язвительным комментариям. Как жаль, что ее замечания по этому делу навсегда утрачены для нас. Этикет же, напротив, жив и поныне. Я всегда верил в то, что она отпустила на сей счет не один комментарий. Она ведь была всего лишь человеком, не так ли?
Опасаюсь, что они не выглядели идеальной парой. Мадам де Мантенон обычно появлялась в обществе закутанной в кучу платков, опасаясь ревматизма и пытаясь защититься от простуды. Она смертельно боялась сквозняков, в то время как Людовик обожал свежий воздух, всегда широко распахивая окна и поясняя насколько полезно мерзнуть. Со временем он начал себе противоречить. Подагра прогрессировала, зубы болели, и у него начала развиваться привычка говорить часами ни о чем и без какой бы то не было последовательности.[271] Мадам де Мантенон любила сидеть рядышком, занимаясь рукоделием, и, смею утверждать, про себя размышлял: анеужели надо было пройти через огонь и медные трубы, чтобы ее мечты осуществились таким образом. Вот так оно и длилось целых тридцать лет, хотя временами казалось, что и значительно дольше. Называлось это Pancien regime.
Умер Людовик XIV в 1715 году на семьдесят втором году своего царствования и не дотянув всего лишь нескольких дней до своего семьдесят третьего дня рождения, оставив мир нисколько не лучшим, нежели когда пришел в него, а в некоторых отношениях – даже намного худшим. Не стану утверждать, что по нему горевала масса друзей, потому что друзей у него не было. Он не хотел иметь никаких друзей. Напротив, люди радовались. Тем более, что он их никогда не любил. Трон унаследовал его правнук, Людовик XV, который ни в чем не был лучше его.[272]
Жизнь этого монарха свидетельствует о том, что можно сотворить при наличии длительного времени, денег и отсутствия здравого смысла. Было бы приятно вспомнить кое-что из его замечательных деяний или хоть какие-то оставленные в назидание потомкам ценные мысли. (Мы действительно могли бы их использовать.) В период, когда l’esprit звучал вовсю, Людовик по известным причинам был тихоней. Он ненавидел l’esprit. Когда он слышал о витающей над Версалем классической мудрости, у него тут же возникало жуткое подозрение, что за этим что-то кроется.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
