Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
— Микроскоп, пожалуйста, — попросил я.
Медсестра подкатила новенький хирургический микроскоп — ничуть не хуже тех, что я использовал для операций на мозге в Лондоне.
— Противовес уже настроили? — спросил я.
Вторая операция с моим участием в Непале едва не закончилась катастрофой. Противовес микроскопа, оптический блок которого весит не менее тридцати килограммов, не был правильно подобран. Ординатор случайно нажал кнопку, которая отпускает плавающий оптический блок, и тот, вместо того чтобы плавно опуститься, упал мне прямо на руки, так что инструменты, которыми я орудовал, чуть не вонзились в мозг пациентки.
С согласия Дева я составил контрольный список, который предполагалось заполнять перед каждой операцией, чтобы убедиться (по возможности), что младшие врачи не упустят из виду ничего важного. Это показалось мне ироничным. В лондонской больнице все знали, с каким презрением я относился к разного рода бумажкам и контрольным перечням, — и вот теперь я по собственной инициативе пытался ввести нечто подобное в Непале.
— Да, сэр, — сказал Панкаш, ассистировавший мне ординатор, в ответ на вопрос о противовесе микроскопа.
Здешние ординаторы очень вежливы и относятся к старшим врачам с почтением. Если они не знают ответа на вопрос, то просто не могут найти в себе смелости признаться в этом. Вместо того чтобы сказать «нет», они будут стоять, не произнося ни слова. Молчание может длиться долго, из-за чего учить их — занятие не из легких. Я никогда не мог понять, что же они на самом деле думают о сказанном мной или о заданных вопросах. К этому пришлось привыкнуть.
Я позиционировал микроскоп и осторожно нажал кнопку отмены фиксации. Оптический блок не шелохнулся, и я уселся в операционное кресло, которое также придвинули к операционному столу.
— В чем заключается главное правило нейрохирургии? — спросил я Панкаша.
— Как можно удобнее устроиться, сэр! — ответил он.
Я рассказал ему это днем ранее.
— Смотрите, — сказал я.
Панкаш наблюдал за моими манипуляциями через дополнительное плечо микроскопа. Дев следил за происходящим с помощью монитора. Я приложил ретрактор к внутренней поверхности правого полушария и сместил его на несколько миллиметров вправо, в сторону от толстой мембраны (она называется большим серповидным отростком), которая разделяет левое и правое полушария мозга. Картина, открывавшаяся моему взору через окуляры микроскопа, создавала иллюзию, будто я спускаюсь в узкое ущелье. Слева от меня была блестящая серебристо-серая поверхность серповидного отростка, а справа — бледная поверхность мозга, пронизанная тысячами тончайших кровеносных сосудов, которые сверкали в ослепительном свете лампы микроскопа. Даже после непрерывной тридцатилетней практики работа с операционным микроскопом по-прежнему будоражит меня — я не устаю поражаться красоте человеческого мозга и испытывать благоговейный трепет перед его удивительными тайнами. За долгие годы этот идеально сконструированный инструмент словно стал продолжением моего тела, и подчас мне кажется — во всяком случае, когда все идет как надо, — что он наделен сверхъестественными способностями.
— Если нам повезет, то мы быстро доберемся до мозолистого тела — а вот и оно!
Белое мозолистое тело показалось на дне пропасти, словно полоска пляжа между утесами. Вдоль него двумя реками (по одной с каждой стороны) тянулись передние мозговые артерии — ярко-красные, слегка пульсирующие в такт биению сердца, — их ни при каких обстоятельствах нельзя было повредить. Мозолистое тело содержит бесчисленные миллионы нервных волокон, которые соединяют между собой две половины нашего мозга. Если полностью разделить мозолистое тело на две части — что иногда делают при наиболее серьезных случаях эпилепсии, — то у пациентов развивается синдром расщепленного мозга. Стороннему наблюдателю они покажутся вполне нормальными людьми. Но если смоделировать экспериментальную ситуацию, в которой оба полушария мозга видят разные изображения, то в итоге две половины мозга разойдутся во мнениях относительно того, что же они увидели. В частности, это касается названий и функций различных предметов: знания о том, как что называется, сосредоточены в левом полушарии, а знания о том, как что используется, — в правом. Сознание человека разделяется надвое. В реальности конфликты между полушариями довольно редки, хотя я и слыхал, что некий пациент, разозлившись на жену, одной рукой замахнулся на нее, в то время как второй попытался остановить самого себя.
Но в конце концов, кто из нас не сталкивался с противоречивыми желаниями?
Чем больше узнаешь о мозге, о сознании, тем более странным кажется его устройство. Внутри человеческого мозга словно находится множество соревнующихся между собой личностей, которые чудесным образом объединяются в одно гармоничное «я», способное к связным и последовательным мыслям и действиям.
Много лет назад американский нейробиолог Бенджамин Либет провел ставший знаменитым эксперимент, в ходе которого продемонстрировал, что сознательному решению пошевелить рукой предшествует (!) электрическая активность участка мозга, отвечающего за управление этой рукой. Никто пока не дал этому феномену достаточно вразумительного объяснения.
Складывается впечатление, что мы принимаем решения примерно так же, как моряк управляет лодкой во время шторма: направление лодки диктует ветер, но впоследствии моряк заявляет, что сам выбирал, куда плыть.
Некоторые и вовсе утверждают, будто наше сознание не более чем иллюзия — сказка, призванная нас утешить, пока мы плывем по течению, подгоняемые попутным ветром. Впрочем, поверить в это так же сложно, как и в то, что боль является всего лишь иллюзией и «на самом деле» ее не существует.
Я намеревался проделать в мозолистом теле ребенка маленькое отверстие. Это позволило бы мне добраться прямо до центра мозга, где росла злосчастная опухоль. Небольшая каллозотомия — а именно так медики называют рассечение мозолистого тела — обычно не вызывает у пациента заметных проблем после операции. Кроме того, с операцией были связаны и другие, куда более серьезные опасности — равно как и с отказом от нее.
И все же я не смог до конца убедить себя в том, что за удаление опухоли стоило браться: что бы мы ни предприняли, ребенок почти наверняка обречен. Опухоль была доброкачественной, но огромной, из-за чего ее нельзя было полностью удалить, не повредив при этом свод мозга и расположенный поблизости гипоталамус. Последний контролирует такие жизненно важные функции организма, как чувство жажды и голода, а также рост. Дети с поврежденным гипоталамусом, как правило, вырастают толстыми карликами.
Обнаружить опухоль не составило труда. Она достигала по меньшей мере четырех или пяти сантиметров в диаметре и состояла из мягкой серой субстанции, которая «легко отсасывается», как говорят нейрохирурги. Было неясно, осталось ли от свода мозга хоть что-нибудь или же опухоль полностью уничтожила его. Мне удалось сохранить тонкую полоску белого вещества с одной стороны — возможно, это действительно все, что осталось.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
