Отблески раскачивающегося пламени вырывают из тьмы смуглое улыбающееся лицо, или пастушеский посох с загнутым концом, или пеструю вышивку на сорочке.
А в траве стоят принесенные дары – узкогорлые кувшины с вином и высокие корзины со снедью.
Низко свешиваются над головой огромные мохнатые звезды.
Без устали, жадно, нетерпеливо расспрашивают гости о Советском Союзе, сказочной стране, откуда прибыли военные моряки. Танасевич едва успевает переводить вопросы и ответы.
Наконец гости уходят. Кичкин, вымотавшийся за день до предела, засыпает мгновенно.
Кажется ему, только что закрыл глаза. Но вот уже кто-то теребит за плечо. Кто это? А, вахтенный матрос!
– Приказывали разбудить, товарищ лейтенант!
Светает. С каждой минутой кусты, деревья, холмы делаются отчетливее, ярче. Все сбрызнуто дождем, который прошел недавно.
Еще через пятнадцать минут раздастся протяжный требовательный гудок. И снова однообразные бурые волны впереди, а трос звенит-вибрирует за кормой, и вот – взрыв, столб воды вздымается и опадает!
К черту эти «когти», к черту!..
«Я ПОДАВЛЯЛ СВОЕ ВООБРАЖЕНИЕ»
За ужином кто-то из офицеров сказал между прочим:
– Придем в Белград, обступят вас корреспонденты со всех сторон, товарищ комбриг. Хочешь не хочешь, а придется дать интервью о новом обходном фарватере на Дунае.
Комбриг нахмурился, пробурчал что-то, потом оглянулся на Кирилла Георгиевича.
Это, кстати, относится тоже к числу его загадочных для Кичкина особенностей. Комбриг терпеть не может беседовать с корреспондентами.
Те, как известно, любят, чтобы с ними разговаривали охотно, выкладывали без задержки факты, да еще и пересыпали их шутками-прибаутками, разными колоритными словечками, словами-самоцветами, которые так весело заиграют потом в очерке.
Комбриг, однако, не таков.
Помнится, в Турну-Северине, значит, еще до Железных Ворот, разогнался было к нему один военный корреспондент.
Разговор происходил в кают-компании в присутствии Кичкина.
Увидев на столе раскрытый блокнот, комбриг, видимо, внутренне сжался и приготовился к сопротивлению.
– Я слышал, вы несколько лет назад в Севастополе принимали вместе с водолазом Викуловым участие в разоружении каверзной немецкой мины, – непринужденно начал корреспондент, не предвидя для себя впереди ничего плохого. – Не расскажете ли мне об этом для начала?
Кичкина зачем-то вызвали на мостик. Вернувшись в кают-компанию, он увидел, что обстановка здесь за короткий срок накалилась. Комбриг с недовольным, даже удрученным видом откинулся на спинку дивана. Корреспондент же, нервничая, постукивал карандашом по блокноту.
– Нет, вы о переживаниях, переживаниях своих расскажите! – с нажимом требовал он. – Ну, спустились, значит, вы под воду, увидели мину, а дальше? Что почувствовали? Вы же должны были что-то почувствовать. Я почему-то совершенно уверен в том, что у вас очень живое воображение. А ведь с ним нелегко в подобных случаях.
– Мне и было нелегко, – отвечал угрюмо комбриг. – Но я подавлял свое воображение.
– Допускаю. Но вы же думали! О чем вы, к примеру, думали, когда рассматривали первую горловину?
– О чем?.. О горловине.
Кичкин наклонил голову, пряча улыбку. Да, в этом ответе он весь, его комбриг!
Скрипнула дверь.
– А вот и Кирилл Георгиевич! – сказал комбриг с облегчением и поднялся из-за стола. – Знакомьтесь. Мой начальник штаба. Поговорите-ка лучше с ним. Кирилл Георгиевич – минер, севастополец и полностью в курсе насчет разоружения мины под водой. Он вам обо всем расскажет, причем, поверьте, гораздо лучше, чем я…
Несомненно, и сейчас, на подходе к Белграду, комбриг уже примеривается подставить вместо себя Кирилла Георгиевича на предстоящей встрече с югославскими корреспондентами.
Но почему происходит так? В чем причина столь упорного, почти непреодолимого нежелания говорить о себе?
С некоторых пор Кичкин много раздумывает над своим комбригом, старается понять, разгадать его.
И вдруг Кичкину показалось, что объяснение наконец найдено!
Минная обстановка на Дунае уже тогда, в Турну-Северине, была очень сложной и трудной. Комбриг по обыкновению работал на пределе сил. Постоянно приходилось экономить свою психическую энергию, так сказать, рассчитывать суточный ее расход. Именно молчание, вероятно, и помогало ему это делать.
Но возможно и другое объяснение, впрочем связанное с первым. Комбригу просто очень тяжело возвращаться мыслью к давним своим переживаниям там, на дне морском. Слишком много душевных сил отняли они у него. Не случайно он ответил со слабой улыбкой на какой-то настырный вопрос корреспондента: «А нельзя ли спросить что-нибудь полегче?»
Да, такая гипотеза годится, пусть это всего лишь рабочая гипотеза.
«ПО-РАЗНОМУ МОЖНО ВОЙТИ В ИСТОРИЮ…»
Стодвадцатикилометровая минная банка наконец преодолена.
Бригада траления, а за нею и суда каравана минуют разрушенный мост, тот самый, до которого несколько дней назад дошли два разведывательных тральщика.
Уже виден Белград вдали. За Белградом – фронт. Корабли двигаются прямо на закат, будто в жерло пылающей печи…
Опять нужно сделать минутное отступление.
Фарватер, пробитый Григорием и минерами его бригады вблизи берега по английским и американским минам, будет исправно действовать до конца войны. Но после победного ее окончания наступит время провести капитальную расчистку Дуная от мин, то есть контрольное его траление.
Пехотинцы, танкисты, артиллеристы, летчики давно вернутся на Родину, лишь минеры будут еще завершать труд войны. Такова особенность их профессии: вместе с саперами они последними заканчивают войну.
От грунта нужно отодрать примерно три с половиной тысячи «когтей», которые накрепко вцепились в дно реки и препятствуют возобновлению судоходства.
Фронт послевоенного контрольного траления протянется на две тысячи километров – от болгарского Джурджу до австрийского Линца. К участию в столь обширных работах привлекут, помимо тральщиков, и другие корабли Дунайской флотилии, в том числе бронекатера. В распоряжение Григория выделят специальный самолет, без которого трудно было бы осуществлять оперативное управление группами тральщиков, разбросанными по Дунаю.
Англичане любезно предложат нашему командованию свои услуги. В Стамбуле наготове у них два дивизиона тральщиков. Стремительный бросок из Босфора – и англичане уже тут как тут, на плесах Дуная, до которых давно, еще в 1943 году, так хотелось им добраться!
Предложение отклонено. Тысяча благодарностей! Сами справимся!
Но соседи в Стамбуле заставят наших минеров работать с удесятеренным напряжением. День за днем десятки тральщиков и кораблей, приспособленных под тральщики, будут старательно просеивать Дунай через свои тралы.
