— Еще я умею шевелить ушами, — сказала Любава.
— Надевай сапоги, только осторожнее, — откликнулся Хелье, поднимаясь на ноги. — Пойдем. Сперва будет больно, но скоро пройдет.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. В ДОМЕ БОЛЯРИНА ВИКУЛЫ
Земли болярина обширны были и содержались в строжайшем порядке, а холопы в страхе и почтении. Статен и представителен был Викула, сын знаменитого воина, верного соратника князя Владимира со времен новгородского посадничества, павшего в бою двадцать лет назад. Роду Викула был древнего, родословную имел, начало берущую от основателей Новгорода. Сам пока что ни разу не воевал, не пришлось, но осанку и образ мыслей имел воинские. Помимо этого, умел он, как говорили злые языки, безошибочно отделять настоящее от временного, и когда вернувшийся из Сигтуны Ярослав, вместо того, чтобы занять с молодою женой палаты в детинце, неожиданно задержался в Верхних Соснах, Викула тут же вспомнил, что совсем неподалеку от Верхних Сосен, в четырех аржах всего, имеется у него загородный хус. Два десятка умельцев привели хус в надлежащий и подобающий вид, обставили предметами, достойными болярского взора, сколотили за хусом стойла, обновили забор, и вскоре въехал Викула в загородную резиденцию с женою Белянкой и свитой в полном составе. И не зря. Всего лишь через три дня после переезда посетил болярина сам князь Ярослав в сопровождении лишь двух приближенных. Они и ранее были знакомы — Викула с Ярославом — но как-то мельком. А тут вдруг за разговорами провели остаток дня и потом всю ночь. Князь уехал под утро в хорошем настроении, а Викула, пристраиваясь на ложе к теплому боку сонной жены, довольным тоном рассуждал о том, какой Ярослав прямой и благородный, и какое большое участие принимает в жизни боляр. Белянка мычала сквозь сон, не очень одобрительно, но женщины всегда так — не сразу понимают.
Через неделю Ярослав снова посетил Викулу, на этот раз без сопровождающих. И стал наведываться к болярину регулярно.
— Жалко мне князя, Белянка, — говорил Викула, поглаживая окладистую бороду. — Такой прямодушный, такой добрый, а нету ему счастья, не властвовать ему. В Киеве Святополк, в Новгороде Константин. — Понижая голос, добавлял Викула, — Не поладил Ярослав с волхвами вовремя, вот что. Теперь уж поздно. А то бы владеть ему всеми землями славянскими.
Белянка кивала, изображая время от времени одобрение и заинтересованность. Была она женщина пышнотелая, с кожей гладкой, плечами пухлыми, и только глаза ее, совсем недавно такие ясные, стали тускнеть. Впрочем, не до конца, и былой блеск возникал в них иногда, особенно в отсутствие мужа. Политические перемещения на территориях занимали ее мало, зато проводить время в Верхних Соснах, принимая участие в гуляниях в Валхалле, ей ужасно нравилось. Многие мужчины смотрели на нее с вожделением, а женщины с неодобрением. Муж во время таких гуляний немного ее стеснял степенностью своею и вообще присутствием, но в большинстве случаев весело было. И с юной княгиней познакомилась Белянка — но как-то не заладилась у них дружба, а впоследствии, видя, как щебечет беременная княгиня, и как радуются ее щебету и стар и млад, и вовсе разочаровалась в ней Белянка. Нельзя всем нравится — только пустые да никчемные всем нравятся.
Долгое время Белянка тосковала по своей подруге Любаве, которую муж увез странствовать, а тут вдруг вернулась Любава, без мужа, послонялась, помыкалась, и пристроилась к купцу, да захорошела, да стала появляться — то на торге, то в церкви, то на единоборствах! После встречи на единоборствах Викула отчитал жену.
— Как не стыдно тебе! Для того ли женился я на тебе, чтобы ты с потаскухами зналась!
— Она не потаскуха! — возразила Белянка.
— Молчи! Не позорь меня, жена, не то плохо тебе будет. Не позорь.
— Да чем же я тебя позорю?
— Не для того я взял тебя в дом свой, чтобы с купеческой подстилкой знаться тебе! Не для того!
— Мучитель, — тихо и твердо сказала Белянка.
— А? Что?
— Мучитель, — повторила она, глядя на него тусклыми глазами и кривя презрительно губы.
Вот ведь что бывает, когда с потаскухами-то путаются, подумал Викула. Два года прожили душа в душу, тихая была, а тут — на тебе. Перечит. Что ж и делать-то теперь? Дать ей, что ли, с размаху по пухлой щеке?
— Ты что же это, — спросил он. — Никак грубить вздумала?
Белянка демонстративно отвернулась. Викула прошелся по гриднице, собираясь с мыслями. Ведь не понимает она, подумал он. А если ей разъяснить, что подружка ее хорла, так увидит правду-то, и прощения попросит.
— Ты меня, жена, послушай, — сказал он. — Ну вот к примеру, почему увез ее муж, знаешь ли? Не знаешь. Потому, что арселем она в Новгороде крутила, путалась кое с кем.
— Ничего ты не знаешь, — сказала Белянка, не глядя на него.
— Знаю. А вернулась она — и что же? К купцу в сожительницы пошла!
— Мучитель! — твердо сказала Белянка. — Ишь какой, осуждает он! Был бы ты на ее месте!
— Ты не болтай-то попусту! — рассердился Викула. — Что ты болтаешь языком-то своим лишайным! Ей к брату ее пойти следовало! Не оставил бы ее брат без крова. Но нет, под купцом-то лежать — слаще оно! А позору-то, позору! И на брата тоже. Хорла она самая обыкновенная.
— Аспид у нее брат! Отказал он ей!
— Это она тебе сама сказала?
— А хоть бы и сама! Аспид он, и ты тоже аспид.
Викула побагровел, но через некоторое время взял себя в руки. С женщиной препираться — себя унижать. Женщины — те же дети, их следует учить и содержать в строгости. Разумный подход — вот что отличает людей обстоятельных, потомков древних родов, от выскочек и самозванцев. Нужно рассуждать степенно и убедительно, тогда она поймет.
— Не верь ты ей, жена, не верь, — сказал он степенно. — Сама она беспутная, и тебя с пути сведет, позору-то не оберешься. Купец-то небось рад-радешенек, что древний род обесчестил. А, холопье семя, подумать только! Еще отец его укуп был, а дед и вовсе холоп, самый настоящий. Наворовал он денег, обобрал народ честной, последние рубахи поснимал с люда, одни гашники остались, так теперь за нас, за потомков древних родов, взялся. Уговор у него есть с Константином, — сказал Викула, понижая снова голос. — Константин-то сам не велика птица, сын Добрыни-кровопийцы, а Добрыня-то из холопов происходил. Будут холопья править Землею Новгородской, помяни слова мои, Белянка. И рад бы я на Ярослава надеяться, да слаб наш посадник. Добрый он, но слабый. Да ты не слушаешь.
Она не слушала, и надежды на то, что она помянет когда-нибудь его слова, было мало. Не видят женщины главного, не понимают важного. То есть, не может быть, конечно, чтобы ей было совершенно все равно, что холопы будут править, это никому не может быть все равно, даже женщине, а просто не верит она, что такое будет. Думает она, Белянка, что пока есть Ярослав здесь да Святополк в Киеве да Болеслав в Гнезно — никакие холопы к власти не придут. Но ведь холопы хитрые, и этого она в толк взять не может.
