Мужчина тут же проснулся и сел.
— Ты хочешь дать мне серебряный динар за то, чтобы я выслушал твою сердечную исповедь? — недоверчиво произнес он. — Не верю. Здесь какая-то ловушка.
— Никакой ловушки здесь нет. Вот, возьми. — Тарик вложил ему в руку монету. — Деньги твои. Может, ты выйдешь со мной во двор, чтобы мы могли там с тобой спокойно поговорить? Этот динар в любом случае твой, даже если мое предложение тебе не понравится.
— Клянусь бородой пророка, предложение мне уже нравится!
Малик спрятал динар, поднялся и вышел из своего убежища вслед за Тариком.
Они направились к воротам и там сели на скамью возле длинного, вытесанного из камня корыта. Здесь мужчина утолил жажду и заодно бросил в лицо пригоршню воды, чтобы прогнать остатки сна.
Тарик использовал возможность осмотреть его. Лицедею и фокуснику было на вид лет двадцать. Он имел симпатичное лицо, был строен и жилист. Опытным взглядом Тарик сразу определил силу и гибкость его тела. На левом ухе Малика виднелась серьга с дешевой, уже потускневшей жемчужиной. Да, такого человека Амир ибн Садака сможет признать достойным соперником Мак-Айвора. Но сначала Малика следовало подготовить для этого предприятия.
— Ну что ж, рассказывай, кто ты такой и почему я для тебя так важен. Подумать только, за одну возможность поговорить со мной ты выложил серебряный динар! — воскликнул мокрый Малик, усаживаясь на скамью.
— Меня зовут Салак Мусаллим ибн Катир, — представился Тарик. — Но имей терпение и позволь мне сначала задать тебе некоторые вопросы.
Малик пожал плечами:
— Задавай.
— Вчера ты вместе с людьми, одетыми в наряды из разноцветных лоскутов, участвовал в представлении у входа на базар Сагха. И никто из них не умел бросать ножи так же ловко, как ты. Верно?
Малик улыбнулся и кивнул.
— Да, это был я. В этом представлении я играл роль вероломного убийцы, — гордо произнес он. — Так уж получилось. Но лучше меня ножи и в самом деле никто не бросает. Тут я равного себе еще не встречал. Разве что мой отец, но он умел это делать даже лучше меня, пусть Аллах сжалится над его душой и дарует ему толпу небесных дев.
— И как идут ваши дела? — спросил Тарик.
Гордость на лице Малика сменилась печалью.
— А как они могут идти? — ответил он и затянул жалобную песню бродячих артистов: — Люди всегда рады посмотреть на нашу работу. Глядя на нее, они пучат глаза и, когда мы ради них дурачимся, катаются по земле от хохота. Но стоит попросить зрителей запустить руки в свои кошельки и сделать скромное пожертвование в нашу пользу, их веселье мигом улетучивается. Хорошо, если они оценят наш труд в красный фильс. А могут и вообще ничего не дать.
— Тяжелая у вас жизнь, — сочувственно произнес Тарик.
— Это еще мягко сказано. То немногое, что нам оставляет наш предводитель Абу Бакр, приходится делить на шестерых. И уж тут нам достаются одни пустяки. Вчера вообще ничего не заработали.
— Как же так?
Малик злобно шмыгнул носом.
— Вчера к нам явилась толпа имамов и мулл[30], которые начали нас учить правильной жизни. Они не хотели, чтобы мы устраивали представление в их присутствии. А потом эти кровососы, которые работают на хозяина караван-сарая, ничего не дали нам за то, что мы развлекали их гостей, — продолжал жаловаться метатель ножей. — Они считают, с нас достаточно и того, что нам позволили переночевать на этой грязной соломе, а после представления дали два кувшина дешевого пальмового вина. Пусть дьявол утащит в ад это жадное отребье!
Его стенания звучали для Тарика как музыка. Для искушения золотом, которое он приготовил Малику, лучшей ситуации нельзя было и придумать.
— Да, нужда так же обременительна, как и назойливый нищий, — сочувственно произнес тамплиер. — Моль ест одежду, червь — дерево, а неблагодарность и скорбь — людские сердца.
— Еще как ест! Но я уже достаточно поведал о себе, — нетерпеливо проговорил Малик. — Скажи наконец, чего ты от меня хочешь!
— Мне нужен человек, владеющий искусством фокусника и обращения с ножом. За несколько минут такой работы я заплачу тебе больше, чем ты сможешь заработать вместе со своими друзьями за пять лет странствий, — ответил Тарик. А затем он вкратце рассказал, что надо будет сделать вечером следующего дня.
Когда Малик понял, что от него требуется, он разразился ругательствами.
— Я должен буду драться на арене с крестоносцем?! Да на тебе, видать, шайтан катался!
— Я предлагаю выгодное для нас обоих дело. И риск здесь ничтожен по сравнению с теми благами, которые нас ожидают. Если, конечно, мы сделаем все как надо, — ответил Тарик.
— А какое тебе дело до этого проклятого тамплиера? — злобно спросил Малик. — Если он сдохнет на арене, значит, такую судьбу и заслуживают христианские собаки!
— Возможно, — согласился Тарик. А затем он перешел к заранее заготовленной истории: — Но жалкая смерть этого тамплиера на арене Байата аль-Дхахабы ни мне, ни тебе не принесет и красного фильса. Однако Аллаху было угодно сделать так, чтобы мне стала известна тайна, которая стоит целой горы золота.
Малик недоверчиво посмотрел на него.
— А при чем здесь эта тайна ценой с гору золота?
Тарик сделал вид, что он колеблется. Наконец он вздохнул и произнес:
— Хорошо, расскажу. Я ведь чувствую, что ты не дурак, что будешь молчать и не разбазаришь сведения, которые помогут набить золотом твой кошелек. — Тарик понизил голос. — Этот крестоносец — очень храбрый человек. Когда его захватили в плен, он сказал, что семья отреклась от него и для его выкупа не даст ни динара. И даже дирхама не даст ни при каких условиях. Это привело к тому, что его продали на невольничьем рынке. Самую высокую цену за него предложил Амир ибн Садака. Этот неверный хочет умереть на чужбине как герой.
Тарик сделал короткую паузу.
— Но мне стало известно, что на самом деле все не так. Семья тамплиера согласна выкупить его за большие деньги. Теперь ты понимаешь, почему я хочу заполучить этого неверного?
— Так вот в чем дело! — Ненависть на лице Малика уступила место хитрости. — Но почему ты решил, что я сам не отправлюсь к Амиру ибн Садаке и не расскажу ему эту историю?
— Я ведь уже сказал, что не считаю тебя простофилей. Ведь ты не предпочтешь несколько серебряных монет вместо десяти золотых динаров, — ответил Тарик. — Или я ошибаюсь?
При упоминании десяти золотых динаров жизнь вернулась в усталые глаза лицедея и фокусника. Однако он молчал. На лице его была написана усиленная работа мысли.
