Она очень переживала, что любимый не видит, как растет и развивается их малышка, и почти каждый день, пока он служил, писала длинные письма, подробно рассказывая про первое «агу» их дочурки, про её первую улыбку и первый прорезавшийся зубик. Это было очень тяжелое, но самое счастливое для Алины время. Антон присылал письма, полные признаний в любви и заверений, что, когда вернется, все заботы возложит на свои сильные плечи, и они будут бесконечно счастливы всю жизнь, до самой смерти. «Моя половиночка, мой родной малыш», — называл её в письмах любимый.
Когда любимый вернулся домой, дочурка уже пошла и начала болтать. Она тыкала пальчиком в фотографию, отвечая на вопрос: «Где папа?»
Алина тем временем получила новую квартиру, маленькую, зато со всеми удобствами. И уже не нужно было носить с улицы воду, колоть дрова, топить печь.
Они прожили пятнадцать лет. За это время успели построить дом, посадить не одно дерево, вырастить дочь. Но сыну родиться не суждено было.
Вторую неделю она посещала маленький сырой кабинет, где Виктор Викторович возвращал своих пациентов в их прошлое, заставляя заново переживать неприятные и тяжелые, а порой и трагические моменты их жизни. В тот день неожиданно для Алины он обнаружил покрытую патиной времени шкатулку о семи замках, которую она спрятала не только от посторонних, но и от себя самой, не желая вспоминать, где находится тайник, не говоря уж о том, чтобы позволить кому бы то ни было приоткрыть крышку. Но доктор, действуя, как профессиональный вор-медвежатник, вскрыл этот сейф и вытащил на свет божий его содержимое.
После сеанса Алина, выпотрошенная и обессиленная, села за руль своего автомобиля и поехала в никуда, абсолютно не понимая, где находится и в каком направлении нужно двигаться. «На автомате» включила в машине музыку и, когда зазвучали первые аккорды любимой симфонии «Ave Maria», задохнулась в рыданиях. За окном стояла плотная пелена дождя, «дворники» работали на предельной скорости. Алина, как сомнамбула, из-за дождя и слез почти ничего не видела и среди моря машин в центре города ощущала себя маленькой одинокой песчинкой в пустыне. Она не помнила, как приехала домой и как оказалась в своей спальне. В изнеможении рухнула на кровать и провалилась в небытие. Ей приснился жуткий сон, самый невероятный за всю ее жизнь. Она знала, что находилась на дне — в аду. Самое ужасное, что все существа, снующие вокруг Алины, были не людьми. У них не было лиц — только руки и ноги. И среди этих чудовищ она была одна. Чужая и не похожая на других. Ей было жутко и одиноко. Алина попыталась бежать из этого странного места, но ничего не получалось: сколько бы она ни бежала, всё равно оказывалась в исходной точке. Вдруг увидела перед собой лестницу и стала взбираться по ступенькам. Но лестница была очень старой, её ветхие перекладины разрушались прямо под ногами Алины, а ужасные немые существа без лиц хватали её, пытаясь задержать. Но она поднималась все выше и выше и наконец оказалась на самом верху, на маленькой площадке перед пропастью. Она поняла, что лучше погибнуть, чем вернуться назад, и нужно, просто распластав руки, как крылья, обнять воздух и улететь вниз, чтобы выбраться из этого ада. Эта мысль не испугала, а напротив, принесла облегчение. Алина развела руки, шагнула вниз и… проснулась. Она долго лежала под впечатлением сна. Потом встала, пыталась заняться домашними делами и отвлечься, но мысли назойливо возвращали ее назад. И она страшилась грядущей ночи, боялась уснуть и вернуться в эту вторую реальность навсегда. Её сон был, как параллельная жизнь, в каком-то другом, страшном и враждебном ей мире.
С ощущением, что её последние жизненные силы утекли, как вода сквозь зыбкий песок, Алина пришла на другой день к доктору. Даже говорить не было сил. А доктор, взявшийся ей помочь, снова задавал и задавал свои вопросы, хитро щурился и улыбался в свою бороду. Он напоминал ей сытого, довольного кота. Казалось, вот-вот заурчит от удовольствия. И совсем не хотел замечать её страданий, не видел, что посыпает солью её свежие, ещё кровоточащие раны.
— Сколько можно пилить опилки?! — взорвалась она. — Когда уже будет хоть малейший сдвиг в сторону улучшения? Вы обещали помочь, но я этого не вижу. Мне с каждым днём всё хуже!
И она рассказала ему о своём сне и возникшем страхе заснуть. Он внимательно выслушал, а потом откровенно и цинично произнёс:
— Вы очень сильная женщина. Я думал, вы не выдержите.
— Что значит — не выдержу? Кто дал вам право проводить на мне опыты? А если бы я действительно не выдержала? Кто может точно знать, где эта тонкая грань, которую легко преступить, за которой кончается личность и начинается шизофрения?
Доктор не ответил.
Она выскочила из кабинета и пошла по улице. Домой не хотелось. Проходя мимо выставочного зала картинной галереи и увидев гостеприимно распахнутые двери, вошла. Долго бродила между полотнами, пока её взгляд не остановился на картине «Стихия Земли». Стихия была изображена в виде обнажённой женщины. Беременная красавица Земля сидела в умиротворённой позе, обхватив руками живот, и, казалось, ничто не могло нарушить удивительную гармонию, в которой она находилась. Её фигура, одухотворённое выражение лица, взгляд — всё говорило о том, что нет ничего на свете важнее её дела — вынашивания новой жизни. Ничто не интересовало её, кроме чуда, зарождавшегося в ней. Алина несколько секунд смотрела на полотно не отрываясь, заворожено, затем отшатнулась от картины, как от удара и пошла прочь, к выходу. Слёзы заливали её лицо. Старая, начавшая зарубцовываться, но снова растревоженная доктором рана открылась и начала кровоточить. Она знала, что всей её жизни не хватит простить мужа. И тоненькая ровная полоска шрама на её животе подвела черту под её материнством. Боль невосполнимой утраты и обида жгли её изнутри, уничтожали её. Сначала она хотела мстить мужу, но потом поняла, что он уже наказан. Ведь ударил он не только её, он убил их не родившегося сына, а значит и себя, своё продолжение. Отныне он будет одиноко брести по пыльным своим дорогам, и следы родного человечка никогда не отпечатаются рядом.
Она вышла из галереи и долго бродила по парку. Слёзы высохли. И вдруг Алина ощутила неодолимое желание рисовать. Такое неудержимое — до зуда в ладонях. Она вернулась домой с ворохом кистей, красками и бумагой. Переступив порог, разложила приобретённое богатство на журнальном столе, дрожащими от нетерпения руками размешала краски.
Глубокой ночью она поднялась из-за стола. Всё пространство комнаты было заполнено рисунками. На полу, на креслах, на подоконниках — повсюду были разложены её «шедевры».
Уже потом, через несколько лет, она поняла, что в тот момент излечилась, выплеснув на бумагу всё, что накопилось в душе, освободившись таким образом от своей боли.
А когда пришла на очередной сеанс к доктору и показала пейзаж — маковое поле в лучах заходящего солнца, он сказал: «Оставьте свой бизнес и пишите картины. У вас есть талант. Верьте в себя!» Тогда она не приняла его слова всерьёз, но рисовать продолжала. Это было необходимо ей, почти как дыхание. Она накупила книг по живописи и стала открывать для себя новый мир. Да, наверное, в каком-то смысле прежняя Алина умерла в том сне и родилась новая, неведомая даже самой себе. Творчество стало для неё избавлением от бед и способом жизни.
