Аэропорт – все-таки не самое ужасное место на свете.
Легче, может, и будет. Но лучше не станет
В данный момент я переживаю заключительный этап обострения моего ревматоидного артрита. Такое у меня случается всего лишь парочку раз за год, но когда это происходит, то каждый день мне приходится выживать. Знаю, это звучит нелепо и претенциозно, поскольку я, по крайней мере, знаю, что, в конечном итоге, боль обязательно пройдет, и я смогу встать с кровати и больше не придется сдерживать крики. Кажется, что первые несколько дней самые мучительные, поэтому всегда заканчиваются вызовом «Неотложки». Следующие несколько дней боль уже слегка уменьшается, но я уже настолько вымотана недосыпом и предыдущими днями адских пыток, что все равно чувствую себя отвратительно. Семья и друзья понимают мое состояние и заботятся обо мне, но после нескольких дней созерцания того, как ты ковыляешь по дому и плачешь у ванной, даже они устают от такой жизни. В следующие два дня меня накрывает такая безумная усталость, словно я нахожусь под наркотой. Хочется встать, работать, убираться и улыбаться, но ты засыпаешь на премьерном показе спектакля с участи-ем твоей дочери, и тебе приходится покинуть зал, чтобы вернуться в кровать во время всеобщего торжества.
Жизнь течет своим чередом. Затем наступает депрессия. Это знакомое чувство, что ты никогда не придешь в норму. Страх, что приступы станут повторяться чаще, а то и вовсе никогда не пройдут. В этот период я настолько устаю от борьбы, что начинаю прислушиваться ко всем страшным и глупым мыслям, которые приходят мне в голову. Например, о том, что ты обуза для своей семьи. Что все это лишь у тебя в голове. Что будь ты лучше или сильнее, ничего из этого бы с тобой не происходило. Что твой организм неспроста пытается тебя убить, и что нужно просто прекратить делать уколы, принимать стероиды, глотать таблетки и проходить психотерапию.
В прошлом месяце Виктор отвез меня домой, чтобы я могла отдохнуть, и я призналась ему, что иногда меня посещают мысли о том, что без меня всем было бы легче. Он задумался на секунду и сказал:
Легче, может, и будет. Но лучше не станет.
Я напоминаю себе об этой фразе в те дни, когда погружаюсь во мрак и мне кажется, будто это никогда не закончится. Но я знаю, что это состояние пройдет. Я знаю, что завтра все будет казаться уже чуточку лучше. Я знаю, что на следующей неделе снова посмотрю на это предложение и подумаю: «Мне нужно перестать слушать свой мозг, когда он пытается меня убить. Зачем я вообще это написала?» И именно поэтому я сейчас все это и пишу. Дело в том, что невероятно легко забыть, что я уже через это проходила, и, возможно, если я прочитаю эти строки, то вспомню об этом в следующий раз, и это поможет мне продолжать дышать до тех пор, пока не подействуют лекарства и я вновь не выберусь из пропасти.
Раньше меня сильно мучило чувство вины за свою депрессию, но потом я поняла, что это то же самое, что испытывать чувство вины за свои каштановые волосы. Тем не менее, как бы бессмысленно это не звучало, это нормально. Я чувствовала то же самое, когда медведь по кличке Смоки[37] произносил свой девиз: «ТОЛЬКО ТЫ МОЖЕШЬ ОСТАНОВИТЬ ЛЕСНОЙ ПОЖАР», и тогда я думала: «Черт. Только я?» Мне кажется, что тут должна работать целая бригада. Кроме того, не думаю, что я должна принимать приказы по поводу леса от медведей, потому что некоторые медведи специально прячутся в лесу, чтобы тебя сожрать. Получается, что какой-то наглый медведь стыдит меня, чтобы я защитила от пожара его столовую, в которой он потом спокойно меня проглотит. Кроме того, это какая-то бессмыслица, ведь лесные пожары иногда начинаются из-за молнии, не так ли? Я не могу остановить молнию, медведи! Я НЕ ГОСПОДЬ БОГ. Я не могу остановить молнию или распространение болотных газов, самовозгорание или депрессию. Это все случается, и ни в чем из этого меня винить не следует. Хватит обвинять жертв, медведи!
В первые годы после того, как я начала рассказывать про свои психические расстройства, меня спрашивали, сожалею ли я об этом… тяжело ли мне носить на себе это клеймо.
Скажу откровенно – нет.
У любых болезней (как физических, так и психических) есть свои ужасные стороны, но то, что мои личные страдания очевидны и общепризнаны, странным образом освобождает. Так что в каком-то смысле мне даже повезло. Моя депрессия, периодические вспышки тревоги и паранойи были настолько сильными, что мне сложно было держать их в секрете. Мне казалось, что если об этом не писать, то это будет обман, и когда я впервые написала об этом, то, честно говоря, ожидала, что потеряю читателей. Я думала, что напугаю людей. Думала, что некоторые из них почувствуют себя преданными, потому что тот, к кому они обратились за поверхностным и забавным вздором, погрузил их в серьезную и сложную лабуду. Я ожидала, что ответом станет полное молчание.
