Книга Афганский караван. Земля, где едят и воюют - Идрис Шах

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90

Из всех, кого я встречал в жизни, этот человек произвел на меня самое сильное впечатление. Когда я сказал ему об этом, он взял красивую лампу, стоявшую у него на столе, и разбил.

– Я уничтожил красивую вещь, – сказал он. – Теперь ты уважаешь меня меньше? Надеюсь, что так.

Потом он позвал ученика, обвинил в краже и послал мыть комнату собраний.

– Ты заставил его страдать, желая показать мне, что и у тебя есть недостатки? – спросил я его.

– Надеюсь, ты видишь, что я мучаю его несправедливо, – был ответ.

Действенность урока в моем случае, правда, несколько уменьшило то, что, как я узнал позже, ученик, испытавший на себе «несправедливость», грубо нарушил правила и, так или иначе, заслуживал наказания.

– Ты не понимаешь, – сказал ученик, когда я заговорил с ним об этом. – Урок усвоен, а только это-то и важно.

Впрочем, наказания, судя по всему, применяются у суфиев очень редко. Не то чтобы они были совершенно к ним нечувствительны, но, поскольку им внушено, что чувство собственного достоинства зачастую только вредит человеку, они не способны сильно переживать, когда их выставляют на смех перед другими. Ручной труд в трех хозяйствах, принадлежащих сообществу, дает много возможностей для упражнений в самосовершенствовании. Весь доход от хозяйств собирает администратор и посылает в женскую благотворительную ассоциацию, так что суфии не получают от них прямой выгоды. Однако шейх, как я уже сказал, денежных трудностей, кажется, не испытывает.

Шейх Джаляль – вождь феодального типа, мощная личность, заключенная в слабом и хрупком на вид теле. Он живет на довольно-таки широкую ногу на доход от унаследованных им больших отар лучших в стране овец. Иногда он курит; ест он, как я заметил, немного. Одет всегда одинаково: на нем халат и тюрбан, похожие на те, что в старину носили афганские судьи. Ему примерно шестьдесят пять лет. Хотя он окружен слугами и впечатляющей роскошью, пользуется он всем этим умеренно. Например, когда мы однажды отправились на охоту и убили несколько сотен диких уток и серых гусей, ничего из этой дичи не появилось у него на столе. Она была подарена жителям окрестных деревень.

Джаляль, по слухам, не умеет ни читать, ни писать. Слухи получили хождение, скорее всего, потому, что его никогда не видели ни с книгой, ни с ручкой. Он наставляет учеников обычными суфийскими способами – посредством коротких обращений, упражнений, медитаций. Я совершил с ним несколько дальних прогулок, которые он затевал спонтанно, не предупреждая о них заранее, и было заметно, что немалую часть времени он проводит в мысленном поминании Аллаха (называемом зикр). Это поминание стало у него почти что второй натурой. У него несколько сыновей (все, кажется, служат в армии).

Он часто демонстрировал небольшие признаки особого видения, которое многократно упоминается в суфийских текстах как атрибут святости. Эти признаки не бросаются в глаза: их может заметить только внимательный ученик или человек, находящийся совсем рядом. Однажды, к примеру, он взял с собой на прогулку, в которой я его сопровождал, кухонный горшок. Остановившись у маленького бедного домика, он поздоровался с хозяйкой и протянул ей горшок. Старая женщина была поражена. Оказывается, она только что разбила глиняный сосуд, где готовила пищу. В другой раз, когда я вышел из дому без спичек, он подал мне коробок, хотя откуда он мог знать, что у меня нет своего? Он не мог заметить, что я забыл спички, ведь мы встретились у него в саду, когда я шел от своего жилья к его дому.

Я упомянул в разговоре с ним об этих мелких признаках прозорливости. Но он не стал их обсуждать – сказал только: «Ты хочешь сделать из меня святого и лишить меня силы становления?»

Таких случаев было много. Некоторые я заметил сам, о других мне рассказали его ученики. Что интересно, в историях, ходивших среди учеников, я не увидел преувеличений, часто они вращались вокруг крохотных событий. Это наводит на мысль, что многие из более диковинных рассказов, которые можно услышать среди сельских жителей и других людей за пределами суфизма, приукрашенные версии подлинных происшествий.

Я спросил самого Шейха Джаляля, что он думает обо всем этом.

– Это нормально, тут нет ничего необычного, – сказал он. – Сами по себе такие события особого значения не имеют, это видно, например, из того, что от них редко бывает какая-то практическая польза. На каждый подобный случай, который служит предостережением или как-либо помогает практически, приходятся сотни других, которые совершенно бесполезны. Почему? Материалисты увидели бы здесь доказательство того, что духовная сила действует судорожно, по мелочам, что ее можно не брать в расчет. Они не понимают, что это знаки. Это воодушевляющие сигналы, они показывают, что у тебя есть реальные возможности развить свои дарования. Это знаки того, что пришло время для работы над собой. В большинстве своем люди не могут ими воспользоваться, потому что не могут понять, что это всего-навсего алиф (первая буква алфавита), за которым следует ба, и так далее, до йа.

Я развлек каждого из четырех амударьинских шейхов рассказами о некоторых чертах европейской жизни и мысли, углубляясь иной раз даже в Средние века, когда Восток и Запад во многих отношениях были ближе друг к другу, чем сейчас.

Интересна реакция на эти сведения Пир Тюрки: она показала мне, что он уже размышлял на подобные темы. «Столетие с четвертью прошло, – заявил он, – с тех пор, как об этом высказался Великий хан, но работа все минувшие годы велась непрерывно». Великий хан – это Джан Фишан, властитель Гиндукуша, который вел род от пророка Мухаммеда, человек, чьи потомки считаются вождями суфизма.

– Великий хан был первым со времен султана Юсуфа Саладина, кто вступил в сношения с Западом. Он поехал в Индию и пробыл там некоторое время. В его послании, обнародованном незадолго до войны Шах-Шуджи [1838 г.], речь шла о Западе. Из того, что я слышу от тебя и других, я заключаю, что оно до сих пор не утратило актуальности.

На некоторое время он оставил тему послания Великого хана, и мы говорили о другом. Потом он сказал мне, что Запад, по словам хана, материалистичен, сила религии в нем утрачена. Этот материализм – не тот материализм, который нам понятен, а приобретательство в чистом виде. Хан предсказал нарастание философского скептицизма. Он предрек Западу великие страдания.

– И власть логики и интеллекта ужесточится настолько, что не останется почти никого, кто способен услышать голос истины.

Когда это случится, сказал Пир Тюрки, люди начнут искать истину. Тогда слова суфиев будут услышаны.

– Но западные люди христиане, – возразил я.

– Мы тоже! – Он резко повернулся ко мне. – Жители Запада материалисты, причем наихудшего толка. Да, они свободны – свободны для саморазрушения; но им, как детям, нельзя позволять разрушать себя. Если в мусульманской стране я оскорблю Иисуса, меня накажут и закон, и люди. Но на Западе, как ты мне рассказал, имя Иисуса склоняют мимоходом, даже в ругательствах. Это правда?

– Правда. Но я все-таки думаю, что и там встречаются хорошие, благонамеренные люди.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90