Вместе с тем дня два спустя Ленни сам рассказал о себе. Кратко и сухо, словно приказчик в лавке, подсчитывающий товар.
О том, что родился на западном побережье материка, в стране, которую там называют Кох. О том, как трудна была жизнь семьи рыбака с полудюжиной детишек. О том, как ушел из дома еще ребенком, чтобы избавить отца от лишнего голодного рта. О том, как научился воровать, но один добрый горожанин, вместо того, чтобы отдать пойманного воришку стражникам, научил его читать и писать, и показал, что существует восхитительный мир тайн и куда более ценных предметов, чем засохшая лепешка и прошлогоднее яблоко… Постепенно юный Лейн научился разбираться в предметах искусства и древности, а еще больше – магических артефактах. Скромный магический дар помогал ему, но Лейн никогда не полагался целиком на эти свои способности, опасаясь, что они в нужный момент его подведут. Воровство – это, конечно, плохо, но ничуть не хуже любого другого дела… Вот, в принципе, и все.
Много ли было правды в этом рассказе, я не знала, но он вполне согласовался с моими представлениями о том, что собой представляет мой спутник, а потому истории я поверила. Мне не нравились его способы зарабатывать себе на жизнь, но кто я такая, чтобы осуждать его? Я не собиралась указывать Ленни, как жить, я была просто его случайной попутчицей и не желала большего.
Но кое-что выяснить все же было необходимо.
– Чем ты не угодил Валдесу, Ленни? – я хотела задать этот вопрос еще тогда, когда мы выехали из Вельма. Или тогда, когда боль скрутила мое тело и хотелось хоть чем-нибудь отвлечься. И особенно теперь, когда я достаточно окрепла и вернула былую способность здраво рассуждать. Это был вопрос вопросов. Ответ должен был объяснить все. Но не объяснил.
– Тебе это не понравится, Никки, – криво улыбнувшись, произнес Ленни, – но я украл у Валдеса кое-что. Не сейчас, раньше. А Главенствующий маг Имперского сыска никогда не прощает покушений на свою собственность и никогда не забывает о них. Как только он узнал, что я опять появился в Вельме, то спустил на меня всю свору своих псов. Они все равно нашли бы меня, Никки, мне все равно пришлось бы бежать из Вельма. Но мне хотелось сделать что-нибудь хорошее для тебя.
Я опустила глаза, подумав, что Ленни скорее все усложнил и запутал своим появлением, чем помог мне. Но говорить об этом вслух не стала. В конце концов у него были добрые намерения.
– Что ты украл? – вместо этого спросила я.
– Так, одну безделушку, – отделался легким смешком Ленни, – Стоит ли говорить о прошлом?
День шел за днем. Мы ехали и ехали, поначалу отдыхая разве что урывками. По мере удаления от Вельма привалы стали длиннее, а лошадиный бег – спокойнее. Погоня, если она и была, не нагнала нас. Я перестала оглядываться так часто, что шея моя болела, и теперь могла думать хотя бы о чем-то ином, чем события, произошедшие накануне нашего бегства.
Я научилась вполне сносно сидеть в седле и даже не съезжать на бок от каждого фортеля лошади. Я научилась пить воду из булькающего кожаного бурдюка прямо на ходу и почти не проливать ее на себя. Я научилась спать на голой земле, тщательно заворачиваясь в подбитый мехом плащ и съеживаясь, чтобы сохранить тепло. Я научилась есть обжигающе горячее мясо прямо с костра и неделикатно облизывать пальцы… О, я много чему научилась. И даже поняла, что не настолько неприспособленна, как боялась. Выжить, оказывается, можно! Осознание этого факта весьма меня приободрило.
Настолько приободрило, что я попросту сбежала.
Впрочем, «сбежала» – не то слово. Я просто без лишних разговоров избавила Ленни от лишних хлопот, то есть от себя. И ему теперь не придется уговаривать хуторян, подозрительно косящихся на бродячую парочку, позволить нам заночевать на восхитительно сухом сеновале. Не придется украдкой входить в трактир и садиться в дальнем уголке, защищаясь от слишком любопытных глаз. Не придется втихомолку красть для меня куски пирога из-под руки зазевавшейся пышнотелой торговки. Впрочем, с последним утверждением я явно поторопилась. Ленни никогда не считал зазорным стащить что-нибудь, лежащее без присмотра и даже с присмотром, потому мое присутствие большей частью сдерживало, а не поощряло кражу. Ко всему прочему в последние дни мой спутник нередко оставлял меня одну – то рыская в поисках новостей и пропитания, то уединяясь для разговоров с какими-то странными, предпочитающими оставаться неузнанными личностями. Я наверняка мешала каким-то его делам, о сути которых Ленни умалчивал и к которым, по здравом размышлении, я не хотела иметь никакого отношения. Мне не очень нравились те, с кем он общался, и я не хотела быть причастным ни к ним, ни к их делам. Не слишком нравилось мне и то, как Ленни в последнее время разговаривал со мной: непререкаемым тоном сильнейшего. Он определял каждый мой шаг, указывал, куда ехать и как поступать. Разумеется, в нашем положении, в положении беглецов, другого и ожидать не приходилось – чтобы выжить, я должна была подчиниться более опытному и умелому спутнику, но едва только я поняла, что способна оставаться на плаву самостоятельно, меня стали посещать совсем не смиренные мысли.
Как бы то ни было, у моего спутника и без меня хватало забот, а потому однажды утром, когда он отправился в село на очередные «поиски новостей», я выгребла из потайного карманчика свои последние золотые монеты, тщательно увязала их в платок и оставила узелок привязанным к седельным сумкам Ленни – плата за хлопоты, так сказать. За лошадь и вещи моего спутника я не беспокоилась – на ночлег мы остановились на окраине села в старом заброшенном амбаре, где, судя по следам на прогнившем полу, давненько не бывал никто крупнее кошки. Нелепо было бы ожидать, что стоит мне выйти за порядком покосившуюся дверь наружу, как некие зловредные личности тут же завладеют последним имуществом Ленни. К тому же, как мне было известно, все ценное мой спутник носил при себе.
Так что я недолго колебалась. Вывела свою лошадь на дорогу и повернула обратно из села – вчера вечером я заприметила узкую проселочную дорогу, ведущую к югу от наезженного тракта. Туда-то мне и надо. На юг. К теплу.
Что-то мне подсказывало, что Ленни будет не в восторге от того, что я ушла, не сказав ему ни слова. Но тратить время на уговоры, что так лучше, что так надо и что мне просто стыдно сидеть у него на шее, я тоже не могла.
Воодушевленная свободой, тайной и приступом ослиного упрямства, я и отправилась в путь в неизвестность.
К полудню я поняла, что моя затея была по меньшей мере безрассудной. Многообещающая тропинка через слегка заболоченный лесок привела меня к густой изгороди из колючей жимолости, за которой просматривалось перепаханное на зиму поле. Дорога, если так можно назвать две глубокие, заполненные коричневым болотистым месивом колеи, шла в обход огороженных полей и терялась где-то среди деревьев. Поскольку выбора у меня не было, я и направила свою лошадь в дальний лес, смутно темнеющий вдали.
А надо было прежде хорошенько подумать, стоит ли это делать.
У последнего из полей разбитая колея уперлась прямо в тщательно перетянутые лыком ворота. А дальше дороги не было.
