Томас Айвор чуть хохотнул, слушая их пикировку, за что был награжден ледяным взглядом Марджори. Он теперь довольно много знал о детстве Эвелин из рассказов Сандры. Мысль о том, что отец с дочерью часто говорят о ней, наполняла душу Эвелин странным чувством гордости.
— Почему вы не учились в Америке, где жили ваши родители? — поинтересовалась Марджори.
Как могла Эвелин объяснить этой высокомерной особе, что маленькая девочка была помехой карьере ее родителей? Они не знали, что делать с этим несчастным кукушонком, сидящим в их постоянно перемещающемся гнезде. И, когда девочка высказала пожелание «жить там, где живут дядя и тетя», родители с огромной радостью выполнили ее просьбу.
— Они считали, что Англия ей ближе по духу, там она родилась. — Томас Айвор так уверенно говорил об Эвелин, что поневоле возникала мысль об их тесном знакомстве. Лицо Марджори стало еще более надменным. Она, в отместку, перенесла свое внимание на беседу с Брюсом.
Ее нарочитая холодность не произвела никакого впечатления. Напротив, Айвор, казалось, обрадовался полной свободе и с еще большим усердием начал допекать Эвелин своей заботой.
Брюс Селдом перевел разговор на дела колледжа, восхваляя его высокую репутацию и беспристрастность администрации. Томас Айвор немедленно задал ему вопрос о справедливости по отношению к Эвелин, которую временно отстранили от занятий.
— Не понимаю, чьи интересы вы представляете в этом конфликте. Вы — попечитель колледжа и его правозащитник или частное лицо? — Голос Марджори звучал достаточно ехидно.
Продолжать этот разговор на скользкую тему никому не хотелось, и все занялись едой. Эвелин уныло возила вилкой по тарелке, с отвращением думая о том, что пару ложек придется все же проглотить.
— Нет аппетита? — сочувственно шепнул Томас Айвор.
— Он был, но исчез. Думаю, от «приятного» соседства.
Вместо того чтобы обидеться, Томас Айвор рассмеялся.
— Попробуем немного улучшить ваш аппетит. — Он встал из-за стола и взял Эвелин за руку. — Эта парочка пусть сидит и болтает, а мы пойдем поближе к оркестру.
— Вашей спутнице вряд ли понравится ваше поведение, — заметила Эвелин, невольно вздрогнув всем телом, когда его рука легла на ее талию. Он бережно, но решительно притянул Эвелин к себе.
— Это даже хорошо, я не ее круга. И меня не интересует ее настроение. Она еще малышка. — Он повернул Эвелин спиной к их столику и приготовился к танцу.
Его прикосновение обожгло ее, жаркая волна промчалась по телу, горло сжало спазмой.
— Вам… вам больше нравятся… опытные женщины? — с трудом произнесла она. — Вы привыкли к победам. Не сомневаюсь, вы и женщин умеете держать в руках.
Он только засмеялся.
— Сейчас я держу в руках всего одну. Мне раньше казалось, что вы очень мягкая и добросердечная. Почему вы все время стараетесь меня уязвить? Кстати, ваша кузина моложе меня.
Эвелин застыла в его руках. Томас Айвор одной рукой захватил прядь ее длинных волос, закрутил их на руку и потянул вниз, заставив ее откинуть голову.
— Я знаю, что моя сестра, не в меру стремительная во всем, — он внимательно разглядывал обиженное лицо Эвелин, — решила выложить подробности моих отношений с Глорией и, поскольку остановить ее не может никто, вы были…
— О, теперь вы хотите поговорить со мной о Глории? Но я не хочу! — Эвелин дернулась, пытаясь высвободить волосы из рук Томаса Айвора, и ее пронзила такая острая боль, что на глазах выступили слезы.
Он тут же отпустил ее. Почувствовав свободу, Эвелин попыталась отодвинуться подальше, но этого он уже не позволил и запер ее в кольцо крепких рук. Ее тело немедленно ответило неудержимой дрожью.
— Вы так злитесь на меня, что не хотите разговаривать? — спросил он, не сводя с Эвелин тревожных глаз. — Как я понимаю, Глория вам ничего не рассказывала.
Он не отпускал ее, дожидаясь ответа. Эвелин была жестоко разочарована. Теперь она точно знала, почему Глория ничего ей не сказала. Кузина боялась, что Эвелин откажется украдкой доставать письма из дома бывшего любовника Глории.
— Да, я сержусь на вас и, еще больше, на Глорию.
Томас Айвор изменил ритм танца и стал двигаться мелкими шагами, теснее прижимаясь к Эвелин.
— И, поскольку ее здесь нет, вы срываете всю злость на мне?
— Да!
— Это несправедливо, — жалобно воскликнул он, — что бы ни произошло между мной и Глорией, это не имеет отношения к вам.
— Не имеет отношения? Вы были в любовной связи с моей кузиной и не сочли нужным сказать мне об этом!
— Неприлично обсуждать интимное прошлое, особенно, если речь идет о знакомых людях. Когда я понял, что Глория вам ничего не рассказывала, передо мной встала дилемма. Могу ли я открыть то, что Глория хотела сохранить в тайне? Что вы будете думать обо мне, если узнаете, что я целовал ее?
— От вашей сестры я узнала, что это было намного серьезнее, чем обмен поцелуями, — сердито прошипела Эвелин. Спокойствие Томаса Айвора только подстегивало ее возмущение.
— Это было пять лет назад, Эвелин. Это уже давнее прошлое. Ни к чему обсуждать бывших любовниц с будущими партнершами. Это не мой стиль.
Что значит, «с будущими партнершами»? Ноги Эвелин стали ватными.
— Всем известен ваш излюбленный стиль! — Эвелин бросила взгляд в сторону надменной Марджори Стамп.
— Это интересно. Может быть, сообщите — какой? — не прекращая танца, спросил Томас Айвор.
— Утонченная, высокомерная красавица…
— … охочая до мужчин, — насмешливо дополнил он, крепче прижимая к себе Эвелин.
— Элегантная женщина, которая мечтает о… о…
— … о том, чтобы поваляться со мной на травке?
Определенно он издевается надо мной, решила Эвелин, сжав руки в кулаки.
— Держу пари, Глория не проводила с вами время подобным образом.
— О, конечно, нет! Ваша кузина обожала лунный свет, шампанское, черную икру и шелковые простыни… Высший класс!
— И вам, вероятно, это нравилось!
Томас Айвор чуть потерся подбородком о легкие волосы Эвелин и в самое ухо зашептал:
— Она очаровательная женщина… Возможно, она вскружила мне голову. Все восемь недель она говорила мне, что только я способен сделать ее счастливой, и я имел неосторожность поверить ей. Она говорила, что любит меня, что мы должны быть вместе. Поэтому ее неожиданное исчезновение было серьезным ударом по моему самолюбию. Да, у нас была связь, и я бы назвал ее чем-то большим, чем простая интрижка… Пять лет назад я был ослеплен внешним блеском… Но с тех пор мой вкус существенно изменился. Я обнаружил, что получаю огромное удовольствие от самых незамысловатых вещей — от солнечных лучей, от веселого смеха, от запаха травы и свежести ветерка и от света пары чистых и теплых глаз, глядящих на меня сейчас так сердито…
