Я даже закрыл глаза, приготовившись принять этот новый удар. Но Алисия пробормотала:
— Я недостойна тебя, Кевин. Ты не все знаешь… Я ведь солгала тебе.
Страх отхлынул от моего сердца. Я смог глубоко вздохнуть. Никогда еще мне так легко не дышалось.
— Алисия, это ты о своей сестре?
— Как ты догадался, Кевин? — громко ахнув, спросила она испуганно.
Мне представилось, что о своей лжи она сообщила, зажмурившись, а теперь удивленно раскрыла глаза. Синие, как море, глаза…
— Это мой отец догадался, — не сразу признался я. — Кстати, они с мамой шлют тебе привет. Мы все-таки встретили ее.
Родители не услышали моих слов, но, я уверен, никто из них ничего не имел бы против.
— Спасибо, им тоже, — растерянно отозвалась Алисия. — Так он сказал тебе? А обещал не говорить.
Пришел мой черед удивляться:
— Когда он тебе это обещал?
— На берегу, когда рисовал меня, помнишь? Я еще попросила тебя отойти.
Я снова увидел еще чистый берег, услышал веселые возгласы купающихся, ни о чем не подозревающих людей, некоторым из которых жить оставалось считанные часы. Даже минуты.
— Это было как будто в прошлой жизни…
— Вот и у меня такое же ощущение. Мне даже не верится, что все это произошло с нами. Ни хорошее, ни плохое. Все, как будто бы придумано.
— Придуманное не так пугает…
— Это верно.
— Так вы об этом говорили с моим отцом? Ты призналась ему? Алисия? Ты меня слышишь?
В трубке раздались какие-то звуки, потом Алисия скороговоркой произнесла:
— Кевин, я больше не могу говорить. Ты приедешь утром? Мне многое нужно тебе сказать.
— Конечно! Конечно, я приеду! Алисия…
Я хотел сказать, что люблю ее, но успел подумать, что такие слова не должны впервые прозвучать по телефону. Мне необходимо было видеть ее глаза.
— Пока, Кевин!
Я опустил руку и посмотрел на табло телефона, как будто там могла оказаться фотография Алисии. Единственное лицо, которое мне хотелось видеть всегда.
— Ну, как, милый? — хитро прищурившись, спросила мама. — Я так чувствую, тебе уже нравится твоя роль спасителя красивых девушек?
Она нечаянно ударила по больному. Скольких девушек поглотила эта хищная волна? И кто-то их тоже любил, и писал о них стихи…
— Только одной, — ответил я. — Я спас только одну девушку, мама.
— Одной всегда хватает для одной жизни, — философски изрек отец и прижал свою Миранду еще крепче.
Справедливости ради я заметил, что так происходит далеко не со всеми.
— Это уж точно, — вздохнула мама, и впервые на моих глазах погладила отца по щеке. — Перед отлетом я как раз сдала материал о разводах в високосном году.
Отец почему-то заинтересовался:
— И как?
— Их стало больше почти в два раза.
Он грозно выпрямился:
— Но наш не пополнит это количество.
Мама улыбнулась ему с такой нежностью, какой я давно не видел на ее лице.
— Ты мой хороший…
— Я должен поехать к Алисии, — наверное, не вовремя вмешался я, но мне нужно было спешить. — Пешком пойду, если не найду такси. Но на всякий случай… Мам, не займешь мне немного денег?
Она даже обиделась:
— О чем ты говоришь! Бери сколько надо!
Мне было надо на такси до больницы и на букет роз для Алисии. Могло статься, что она вовсе не розы любила больше всего, мне еще только предстояло это выяснить. Пока я положился на собственный вкус.
Немного отойдя, я оглянулся. Родители смотрели мне вслед, грустно улыбаясь, как будто на их глазах я уходил во взрослую жизнь. Я махнул им рукой, а они оба как-то поежились, заерзали, точно искали тепла, которого я их лишил. Они могли найти его только друг у друга.
Когда я добрался до больницы, там уже все спали. Кроме врачей, конечно, и тех пациентов, которым еще не успели оказать помощь. Таких было множество, некоторые лежали на носилках прямо на траве возле корпуса, многие плакали. А я, как идиот, шел мимо этих стонущих, нуждающихся в помощи людей со своим пышным букетом, и мне было стыдно за себя.
И, только встретившись взглядом с женщиной, похоже, ровесницей моей мамы, лицо которой представляло собой сплошную черную гематому, я понял, что надо делать. Отделив от букета одну розу, я протянул ей и, наклонившись, тихо сказал:
— Возьмите, пожалуйста. Все будет хорошо. Главное, что вы живы.
Потом шагнул к пожилой тайке, наверное, сотруднице отеля, и произнес то же самое. И еще к одной, и еще… Честное слово, они оживали прямо на глазах, эти женщины, они начинали улыбаться.
Последнюю розу цвета утренней зари я оставил для Алисии, хотя цветов хватило далеко не всем. Но я не мог явиться к ней с пустыми руками.
В больничном коридоре царили такая суета и неразбериха, что я даже не попытался искать Алисию через кого-то из медсестер. У них были дела поважнее. Я решил, что сам отыщу ее в этом большом здании. В конце концов, это было не сложнее, чем вырвать ее из смертельных объятий разбушевавшегося моря.
Я обходил палату за палатой, этаж за этажом, я заглядывал во все двери. Ее нигде не было. Мне уже начинало казаться, что моя роза завянет, пока я отыщу Алисию, но в одной из комнат четвертого этажа я вдруг увидел ее. Свет из коридора падал на золотистые волосы на белой подушке… Мы привезли Алисию одной из первых, ей еще, к счастью, досталась нормальная кровать. Остальным, похоже, придется лечиться в походных условиях.
Стараясь не скрипеть и не топать, я вошел в темную палату, на цыпочках приблизился к ее постели. Здесь терпко пахло лекарствами, и я подумал, что Алисии трудно будет различить цветочный аромат. Если б она спала, я, наверное, не решился бы тревожить ее сон. Просто положил бы рядом свою розу и до утра просидел бы где-нибудь в коридоре. Хоть на полу.
Но Алисия подняла голову.
— Кевин? О Господи, Кевин!
— Это я.
Встав на колени возле ее кровати, я положил розу на одеяло возле ее руки:
— Я нес тебе целый букет, но там возле больницы столько искалеченных женщин…
Ее пальцы едва касались розовых лепестков.
— Кевин, Кевин, — повторяла она, как зачарованная, и мне даже стало неловко оттого, что Алисия столько радости находит в звуке моего имени.
От смущения я задал самый банальный вопрос:
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично! — Она села, чтобы продемонстрировать это, но я заставил ее лечь.
В больничной сорочке, с растрепанными волосами, Алисия казалась совсем худенькой и юной. Моя храбрая, застенчивая Русалочка…
