И главное — мир тоже играет с ним.
* * *
Проснулся от ласкового прикосновения. Открыл глаза, тут же зажмурился, сморщил нос и засмеялся — по лицу, словно чисто вымытая в золотом ручье ладошка, гладил солнечный луч.
Я встал и распахнул окно. В комнату хлынула волна по–летнему горячего воздуха, наполненного запахом набирающих силу трав и полуденным присвистом птиц. Хорошо все‑таки, что я живу практически в лесу, вдалеке от напряженного дыхания города.
Как маленький вертолет, перед окном повисла пчела. Я с удовольствием потянулся, намазал кусок ржаного хлеба медом и налил большой стакан холодного молока. Пчела продолжала висеть в знойном воздухе, и я позвал ее на завтрак, поставив на подоконник полную тарелку цветочного меда.
Сижу сейчас, и вся комната заполнена деловитым жужжанием. Десяток толстых пчел кружат вокруг моих волос, садятся на экран компьютера, оставляя на нем медовые следы. А на залитом солнцем окне копошится по краям тарелки, как дошколята в желтом песке, золотая стая мохнатых летних трудяг.
Солнце разлито в воздухе, сияет медвяно в тарелке, разбрызгалось золотистыми каплями пчел по чуть колыхающемуся горячему воздуху, где запах разогретой травы смешался с теплым дыханием растопленного меда на летнем окне…
Кто несчастлив в этом мире — сам дурак.
* * *
Сегодня в танцхаусе дорогущий стриптиз. Пригласили танцовщиц, зарабатывающих за два часа по триста евро. Дивы, что и говорить. Черненькая, блондинка и рыженькая. Особенно хороша блондинка — копия Памелы Андерсон.
Куруш, специально отпросившийся на этот день со смены, увидев, как они танцуют, бил себя в грудь и рвал рубаху. В общем, у него случился гормональный криз, усугубившийся, когда мы поспорили, кто сумеет взять номера телефонов у девочек. У нас с ним идет конкурентная война за девиц танцхауса. Куруш не в пример красивее меня, у него суровое лицо греческого бога. К тому же он значительно моложе — только двадцать два года. Вот это его и подводит. Недавно спорили, кого на выходе из дискотеки поцелует красивая, не знакомая нам обоим сербка, кто сможет ее на это раскрутить. После того как она расцеловала меня, я закрепил победу, постучав Куруша по кудрявой голове, и сказал, что он еще молодой со мной тягаться.
И вот мы снова поспорили. На красавицу блондинку. Если бы знать, к чему все это приведет…
Стриптизерши выдернули меня на показной массаж. Раздели, оставив лишь джинсы и обувь, намазали маслом, и блондинка, шепча на ухо комплименты, стала массировать мне мышцы. Две другие в это время танцевали. Когда одна из них под аплодисменты ревущей от восторга публики уселась ко мне на колени, делая недвусмысленные движения, я успел только крикнуть Курушу, уже воющему и улюлюкающему в толпе:
— Смотри, где Ганс! Отвлеки его!
Зал грохнул от хохота, но мне было не до шуток. Еще не хватало, чтобы директор засек, чем занимается шеф секьюрити, хотя бы и в свободное от работы время! В хорошеньком же виде я предстал перед посетителями… Впрочем, порадовался, что по возвращении из Москвы навалился на штангу и успел войти в форму, хоть перед турками не стыдно. Я пытался сперва сопротивляться, но не станешь же драться с девушками. Пришлось принять правила игры.
После того как меня обмазали пахучим маслом, мне уже стало все равно. Даже то, что полтанцхауса кричало «Кук! Нагтер Макс!!!» («Смотрите! Голый Макс!!!») и народ сбегался отовсюду посмотреть на голого по пояс Максима, который старательно втягивал живот и делал страшные глаза. Наконец Памела, завершив номер, перестала разминать мне трапециевидные мышцы и трепать за волосы. Напоследок слегка поцеловала в шею, шепнув на ухо:
— Мне было приятно тебя касаться, индеец.
Вконец смутившись, под улюлюканье толпы я соскочил со стула и, наскоро натянув прямо на блестящее от масла тело футболку, поспешил ретироваться, пока в зале не появился Ганс. Турки хлопали меня по плечу, поздравляя, и сами с криком «Я тоже!» лезли на середину круга. Мне удалось быстро затеряться в толпе, но я нигде не мог найти свою куртку. Наконец нашел: рыженькая девица, зажав ее между ног, делала вид, что испытывает неземное блаженство. Ну это уже слишком! Не для того мне ее дарили. Куртку я, невзирая на хохот зрителей, решительно отобрал. А девица сообщила, что она ее немного согрела. Черт знает что. Спалил вот две пиццы подряд.
Но все исправил конец вечера. Девушки танцевали по очереди соло, и было необыкновенно красиво: сияющие, точеные, холеные девичьи тела, золотисто–розовые в луче прожектора. Даже разгоряченный зал затаил дыхание. Особенно прекрасен был заключительный танец блондинки — в полной темноте, со свечами.
После танца она прямо с площадки, не обращая внимания на мужиков, размахивающих телефонами и обещающих, видимо, горы золотые, подошла и, еще тяжело дыша, спросила, понравился ли мне ее танец. Улыбалась совсем по–девчачьи. Стоявшие вокруг зрители с любопытством уставились на нас. Я сказал ей, что она необыкновенно красива. И это было правдой. Она негромко поинтересовалась, есть ли у меня с собой мобильник. Я дал ей телефон. Она быстро записала в него свой номер и имя — Верена, еще раз поцеловала меня и ушла, приняв вызывающий насмешливый вид, в гардеробную по коридору из таращивших глаза мужиков. Я невозмутимо положил мобильник в карман.
Как только дверь за Вереной закрылась, турки завопили в голос и стали дергать меня за все части тела, восторженно поздравляя. Я пожал плечами — дескать, подумаешь, дело привычное, — лениво развернулся и удалился к себе в коктейль–бар. Самого же распирало от гордости.
Подошел улыбающийся, почесывающий затылок Куруш:
— Ну, Макс, ты даешь… вечно тебе счастье…
— Иди, Куруш, к мулаточке. Вон она уже оттанцевала.
— Она мне не так нравится.
Куруш, не ожидавший такого разгрома, выглядел смущенно, но мне и этого было мало — а пусть не лезет поперед батьки!
— Хочешь, я и у нее телефон возьму? Для тебя.
— Не хочу!!!
— То‑то же! Да ладно, ты еще молодой совсем, а у меня времени не так много осталось. Имей сочувствие к моему положению.
Мы расхохотались.
Я приехал домой и по горячим следам записал сегодняшние впечатления. Поесть да спать… А телефон… звонить или нет? И хочется, конечно, — девушка действительно необыкновенно красивая, но… неудобно. Перед другими.
Я не б…дун. Я бабник. Разница существенная. Первый думает не о женщине, а только о том, как бы поудачнее пристроить свой чувствительный орган. Женщины для него — станки для секса. Бабник — нечто другое. Бабник видит красоту, ценит ее и искренне ею любуется. А остальное… не столь важно. Не ладонью, так взглядом приласкаю. И я уже счастлив. Весна! Девушки… Красота… Сколько красоты кругом!
Хочешь иметь журавля в небе?
Выпусти его.
* * *
Проснуться рано утром, не потому что нужно, а просто от избытка сил. Принять горячий душ и хорошо растереться жестким полотенцем. Представить, что взять на завтрак. Полкило фарша и приготовить его со специями? А может, полкруга кровяной колбасы? И алчно жевать, запивая еду квасом. Сегодня у меня еще тренировка, пара приятных встреч и хороший фильм на вечер.
