К июню 1991 года, спустя полтора года после выдачи чеков, по примерным оценкам, семьдесят пять процентов получателей спустили все до последнего цента.
«C ума сойти, да неужели!»
– Их можно понять, – произнесла вслух Амина, складывая газетный лист пополам.
«А никто и не говорит, что нельзя».
«Не верьте романтическим бредням о том, что когда у вас нет денег, их отсутствие вас не беспокоит. Если ты голоден и у тебя за душой ни гроша, то чувствуешь себя отвратительно, – сказала член племени Глэдис Джонс («Племя пуяллуп год спустя: оглядываясь назад». – «Сиэтл таймс», 23 марта 1991 года). – А когда есть деньги и все идет нормально, чувствуешь себя еще хуже».
Поездки в отпуск превратились в фотоальбомы. Дома́ поглощали арендную плату и выплевывали своих обитателей на улицу. У машин постоянно менялись владельцы, и если человек выходил из бара и обнаруживал, что кто-то украл «коня», то чувствовал скорее дискомфорт, чем настоящее расстройство.
«Бобби это просто подкосило, – заявила Шерили Бин, подруга детства и член племени в интервью («Америка откупается от угрызений совести». – «Нью-Йорк таймс», 12 октября 1992 года). – Когда деньги закончились, это стало ударом для всех нас, но особенно для Бобби. Даже те, кто потратил доллары с умом или вложил их, были вынуждены смотреть, как наши братья и сестры идут ко дну».
В январе 1992 года его дядю Ронни Макклауда нашли мертвым после десятидневного запоя в гостиничном номере в Вегасе. В марте его двоюродный брат Майкл Джон попал в аварию на своем грузовике. В мае брат Джо-Джо Макклауда съел две упаковки аспирина. Он провел три дня в коме и умер 15 мая 1992 года.
– Амина-Амина-Амина! – раздался на автоответчике хриплый голос Томаса. – Просыпайся, растрепа! Подъем! Проснись и пой! Расскажи нам все-все-все! У твоей матери голова уже раздулась, как воздушный шарик, а мы еще даже…
– Но, детка, почему же ты нам ничего не сказала? – с притворным расстройством спросила Камала. – Бала говорит, что Димпл ей сообщила: какая-то твоя фотография во всех передовицах и все хотят ее купить! Так теперь эта царица Савская названивает всем: Санджи, Раджу и еще бог знает кому, как будто ты ее дочь…
– Она сказала, что твое фото даже в «Нью-Йорк таймс»! Это правда? – спросил Томас. – Ты должна выслать нам экземпляр!
Повисла короткая пауза, родители выдохлись и с благоговением дышали в трубку. Потом они отключились: сначала Томас, а потом Камала, не преминув напомнить, чтобы Амина отправила им фотографию и ни в коем случае не забывала раз в неделю втирать в волосы кокосовое масло, чтобы они становились еще чернее.
Поздним вечером 26 августа 1992 года Бобби Макклауд поставил машину на парковке за кафе «Стилл-лайф» и направился по Фремонт-авеню к магазину маскарадных костюмов «У Салли». Там он купил костюм индейца чероки для мальчиков старше четырнадцати лет. Через семь минут, переодевшись в желтую пластиковую рубашку с бахромой и брюки в туалете для сотрудников магазина, Бобби вышел на улицу.
В первом из множества чеков, полученных Аминой в течение года, значилась сумма, равная ее заработку за три месяца. Ей совершенно точно не могли столько заплатить в сентябре и октябре, особенно учитывая ее безделье. Девушка положила чек на барную стойку на кухне и внимательно наблюдала за тем, как по нему медленно ползет солнечный луч, словно надеялась, что солнце испепелит чек и зажжет ей сигарету, но этого не произошло.
«Что, кровавые деньги за кровавые деньги?»
«Отвали!»
Теперь Амина старалась все время держать сигарету горящей. Она понимала, что просто-напросто спалит квартиру, если уснет, и постоянное чувство приглушенной тревоги не давало ей отключиться. По возможности лучше бы вообще никогда не спать. Ей опять стали сниться сны, очень прямолинейные, настолько прямолинейные, что она приходила от них в бешенство. Бобби Макклауд делает боевую раскраску мазками темперы. Бобби Макклауд читает ей статью о войне между испанцами и американцами по изданию Британской энциклопедии 1979 года. Бобби Макклауд стоит под сенью огромного тополя и показывает ей, какой размах крыльев должен быть у взрослого человека.
Сначала пошла волна демонстраций против использования фотографии. Противники публикации прошли маршем по мосту Авроры, украсив себя одним пером и держа в руках плакаты, гласившие, что жить на высоте – право, данное от рождения.
Потом появились противники противников («И снова грехи отцов наших». – «Уолл-стрит джорнал», 19 сентября 1992 года).
Затем вылезли либеральные участники дискуссии («Странный патриотизм». – «Нью-Йорк таймс», 10 октября 1992 года).
Но что нового они могли сказать? Что можно сделать в городе, который стоит на земле, отобранной у племени дувамиш, в городе, где восхваляют либерализм, но бульшая часть чернокожего населения живет за знаком «Белый хлеб», где ходят слухи, что университет построен на месте бывшего священного места захоронений? Дискуссии о значении смерти Бобби Макклауда для современности не утихали, а его образ между тем плавно перетек с фотографий на трафареты и, напоминая пятно из теста Роршаха, красовался на футболках, кру́жках и значках «Не забудем никогда», «Выбор за тобой» и «На выпивку не подаем». (Последняя надпись была придумана в организации «Студенты за намеренную дезинформацию», которая специально предлагала странные слоганы, для того чтобы показать всем, что средствам массовой информации нельзя верить.)
У Амины мелькнула мысль, что в этом есть странная ирония: она увидела сей призыв утром, держа в руке банку пива, – собиралась выключить телевизор и выставить жестянку на веранду, чтобы кто-нибудь мог забрать ее. Все, хватит, пора завязывать!
И она завязала бы, если бы не эссе, написанное тетей Бобби Макклауда по имени Сьюзен, профессором компаративного литературоведения в Университете Беркли. Три недели спустя ее рассуждения опубликовала газета «Сиэтл таймс»:
«Сам факт наличия этой фотографии многое говорит о нашей способности диссоциироваться от боли, которую испытывают окружающие нас люди. Для того чтобы сделать подобный снимок, необходима определенная бесчувственность, внутренняя холодность. Работа выполнена фотографом, освещавшим корпоративную вечеринку сотрудников „Майкрософта“. Разве это не идеальная, хотя и ужасно грустная метафора? Как же быстро мы готовы променять нашу человечность на финансовую выгоду».
– Прошу прощения, и это они считают интеллектуальным дискурсом?! – бушевала Димпл, с грохотом поднимая жалюзи. – Нашли на кого все свалить! На фотографа! Охренеть можно!
Амина смотрела, как двоюродная сестра бросилась через спальню ко второму окну: волосы убраны в тугой узел, обтягивающее черное платье с юбкой в складку – сегодня она напоминала вампира.
– В смысле, это дурацкий аргумент, ты же понимаешь, правда? Свобода прессы зависит от фотожурналистов, которые должны стойко запечатлевать все, что происходит в мире!
«Ну конечно, сейчас она доберется и до цензуры…»
