Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
– Сиди знай! – отрезал Иван Семеныч. Он принагнулся к рулю – машина вымчала за деревню. И посадка у Иван Семеныча была тоже необычная: тело наклонено вперед, напряжено, голова втянута в плечи, будто за ним гонятся и беспрерывно стреляют в спину.
А Катерина отправлялась работать на ток и получать, так сказать, плату за ночь с Иван Семенычем. Сначала еще ничего, сначала тихо, только хлеб, только шевелись, давай ворочай!.. В глазах сверкало. Островерхие курганчики зерна курились, жаркое марево тянулось над хлебом. Катерина таскала мешки, затем перелопачивала, затем на зернопогрузчиках перевеивала зерно из курганчиков в бурты – в длинные хлебные ряды…
– При живой-то жене! – это чей-то голос на ее счет.
Прислушалась. Только окрики, эй, давай ворочай, туда-сюда. И скрип ленты зернопогрузчика. Катерина отошла к зерну, будто стрекот и грохот ленты ей мешали, и крикнула:
– Лопаченное тут или нет? Эй, бояре!..
Вчера, вот так же к обеду; подошла к Катерине жена Иван Семеныча, приближалась медленно, перелопачивала зерно деревянной лопатой и шажок за шажком приближалась, тихо, одна:
– Здорово живешь, подружка?
– Ничего, – ответила Катерина, не отрываясь от блестящего на солнце зерна.
– Ничего-то ничего. Это да… Значит, и жить с ним думаешь, прямо на глазах?
Но не первый раз спрашивали Катерину.
– А как я у вас на глазах без мужика жила? Двадцать годков, а?
Та вздохнула, посмотрела по сторонам (никого не было), сказала:
– Васяткиной смерти уже пятнадцать лет исполнилось. А он-то. На могилку без меня пошел.
– Уж знаю.
– Пусто в доме.
– Он и раньше не часто там бывал.
– Да. Правда… А теперь-то на глазах у всех. А, Кать?
Катерина махнула рукой:
– Ты меня не трожь. Мне, может, самой придется. Жаловаться-то…
– Это да, – поняла и вздохнула жена Иван Семеныча.
– Думаешь, сладкий он такой? Думаешь, от меня не укотится колобком?
– Это да…
Катерина быстрее заработала лопатой, люди шли, хоть и чужие, то есть шофера, но люди.
– Не завидуй, чему завидовать? Кто наперед знает? Я, может, помру скоро, вот и все, – сказала Катерина.
Но тут же ей захотелось уколоть, всех уколоть, и вдруг счастливая прорвалась нотка. Она не была беременна, но соврала, хвастнула этак незаметно:
– Я, может, еще от родов помру. Мало ли как бывает.
И обедать Катерина пошла не обедать, а супцу сварить – Иван Семеныч просил, чтоб на ночь глядя был суп.
Она сломала чурку, еще одну – в печку. И щепу собрала. Лодырка бы непременно щепу забыла, а завтра грязь, дождь, и щепа валялась бы во дворе (сор и неопрятность, и следующей весной босиком не пройдешься). Раз-два, и щепа собрана, сегодня топим – сегодня и убираем, вот такая она, Катерина… Кто-то шел улицей, но Катерина не оглянулась, наплевать (сегодня топим – сегодня и чистоту наводим, никто не учил, сама такая)… У калитки появилась фигура. Баба. Катерина, не разгибая спины, глянула, не разглядела и продолжала мести веником сор. Кому нужно – сам окликнет.
– Дел хватает? – спросила Манюткина.
Катерина не ответила, но спину разогнула, смотрела и ждала, что там еще принесла Манюткина.
– Ох, дела наши, дела, – вздохнула Манюткина. – Полный котел стала варить, а Кать?
Катерина усмехнулась:
– Поесть не хочешь ли?
– Не.
– А то пройди.
– Спасибо тебе. – Манюткина быстро-быстро заговорила насчет того, что картошку надо идти копать для механизаторов – у приезжих рты, что только подавай, не отличишь шофера от тракториста. Она говорила долго (стушевалась от встречного напора), и об Иван Семеныче больше ни слова, ни намека. Ушла.
Катерина сняла ложкой сукровицу с супа и плеснула к забору. Умеет она и суп на двоих сварить, и встретить умеет, вот такая она.
Она пошла на картошку (велели). Машины с зерном пылили за ее спиной. Она оглядывалась на номера, но больше прислушивалась, потому что по звуку знала его машину. Вот только стрекот самоходных комбайнов мешал – по желтоватому ковру пшеницы, что за кладбищем, эти самоходки красиво кружили след в след, будто догоняли, будто игру играли. На картошке первой подошла Рыжухина:
– Что ж ты теперь о мужиках думаешь, Катя? Все ли они нехорошие да дурные? Интересно мне очень это узнать…
За ней опять Манюткина. Эта теперь набралась смелости, ухмылялась, одну ногу в сторону этак отставила и похабненько покачивалась. Сказала, что в старое-то время тем бабам, что при живой жене мужика в дом пускали (гулять гуляй, а в дом не пускай!), – знаешь, что делали?.. – кол острый вбивали куда-то, слыхала ль?.. Катерина слыхала. Катерина таскала картошку ведрами и думала, скоро ль пришлют машину. С другого боку таскала ведра Наталка Козенкова. Наталка вздыхала, потела, болела за Катерину и, едва разговор хоть от пустяка становился шумней, бросала ведро на полдороге – подходила…
Тринадцатилетняя Машенька (председательская, Груздева) мялась, не решалась выговорить скромный «свой» попрек. «И зачем таких-то посылают? – думала Катерина. – Портят ведь…» А Машенька стояла, молчала, но, не сказав, что велено, не смела уйти. Катерина вздохнула, оглядела ее:
– Семечек хочешь, Машуля?
– Не.
Но Катерина дала, в руку вложила, чтоб та в себя пришла, чтоб успокоилась и чтоб ногами дрожать перестала (а уж тогда говори, не ты первая, не стыдись очень-то)… И когда та все, чему учили, сказала, Катерина вложила ей еще одну горсть:
– На дорожку будет.
Рокотала ссыпаемая в кузов картошка. Солнце палило, Катерина думала о солнце этом, о платье своем, когда-то розовом и уже вконец выгоревшем, – тряпка, а не платье. Козенкова и еще одна баба носили в ведрах картошку к кузову. Шофер спал поодаль, лицо покрыл лопухом (спал, и пот из-под лопуха заливал ему шею). Все виделось как бы бессмысленным. Шоферу бы, дураку, лечь у машины в тень, Наталке Козенковой к мужу бы сбегать, а этой картошке еще зреть и зреть бы, спать под землей и землицу эту сладко посасывать.
– Эй, чего ведра меняешь? – равнодушно крикнула она Наталке.
– Я к роднику, Кать. Быстро. Твое полощется легче.
«Воды выпей, лучше моей воды только молоко…», в деревне пыль, беготня, суета уборочной, и мужчине, мужику, особенно если он был солдатом, кажется, что и впрямь в холодной воде сохранилась его сила. Как не выпить. Катерина знала это. Катерина не хитрила, ну, может, самую малость баловалась, когда говорила, что лучше ее воды только молоко… Так и началось. В деревне думают, что она тогда зазывала Иван Семеныча или, может, переглядывалась с ним, мигала… Глупые. Они думают, что она ему деньги последние на водку давала. Даже Наталка Козенкова, подруга собственная, и то не верит. А ведь так просто угадать мужика, солдата бывшего, когда идет он злой и усталый. Катерина всего лишь ему и сказала: «Воды выпей»… А Иван Семеныч глядел в землю, песок на выношенной гимнастерке, на сапогах песок, в глазах песок… как же было его не понять? «Зайди воды выпей».
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
