Сделав пару телефонных звонков, я передал свои акции «Лесной опушки» молодежи и Бальмеру. В итоге оказалось, что на опушке они подкарауливали именно меня. Бальмер сказал, что я спятил, поддался скорби, что эти акции стоят кучу денег, что Бико, может, и не станет миллиардером, но сделаться красавцем-миллионером в драных джинсах и растянутом свитере имеет все шансы и что я должен хорошенько подумать, прежде чем… Он еще долго распространялся на ту же тему, но я ответил ему, что мне некогда. Слишком много надо прочитать.
Я пошел в свой любимый книжный магазин. Долго бродил вдоль полок и между столами. Так долго, что преданные своему делу продавщицы несколько раз спрашивали, не нуждаюсь ли я в помощи. Нет, я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Я в состоянии сам себе помочь.
— Простите, не найдется ли у вас картонной коробки? Такой, в какие вы складываете возвраты?
— Сейчас принесу, месье.
— Сколько примерно книг в нее помещается?
— Около пятидесяти.
Значит, пятьдесят. С тем же успехом я мог бы склониться к десяти или к тысяче, но пусть будет пятьдесят. Пятьдесят книг, оставшихся непрочитанными из-за работы. Теперь у меня наконец-то дойдут до них руки.
Я методично выбираю книги — от Арагона до Фрица Цорна — и вперемежку складываю в коробку дорогие издания, покеты и переводы, выпущенные крупными и мелкими издательствами. Одни книги я беру, чтобы удивить самого себя, другие — потому, что мне не особенно хочется их читать, третьи — потому, что всегда относился к их авторам с почтением. Я собираюсь прочесть их все как обычный читатель, не сдерживая негодования. Буду злиться столько, сколько захочу.
Почему, расплачиваясь у кассы, я вдруг понимаю, что книги — дорогое удовольствие? Я жизнь положил на то, чтобы доказать обратное.
— Простите, месье, а вы случайно не Робер Дюбуа, знаменитый издатель?
{36}
Книги сложены стопками на краю стола, образуя подобие крепостной стены. На полу стоит коробка, в которую они когда-нибудь вернутся, — но не раньше, чем будут прочитаны. Наконец я под надежной защитой книг. Я долго ждал этого дня. Каждый день твердил себе: «Ты должен это прочитать», «Будь у меня время, я бы это прочитал», «Подумать только, я до сих пор этого не читал», «Везет людям, которые могут читать для удовольствия», «Прочти я это, я бы гораздо лучше разбирался в литературе…»
И вот они передо мной. «Прекрасная дама», «Третья книга», «Костры амбиций», «К примеру, репейник», «Бросок игральных костей», «Тридцать один в кубе», «Черные мантии», «Вокруг дня за восемьдесят миров», стихи на якобы детском языке Капитана де Лафриза…[35]Размерами они точно совпадают с растянувшимся до горизонта полем безмолвия. Я не испытываю ни малейшего желания спешить, ни малейшей тревоги. Я знаю, что постепенно выпотрошу их все, каждую поочередно. Для меня не секрет, что чтение обернется кровавой схваткой. Эти книги — не подарок, но и я им не спущу. Не исключено, что не раз и не два они выведут меня из себя и я буду швыряться ими в стены.
Холодильник забит доверху, дверь прочно забаррикадирована. Телефон, телевизор, желание — все предусмотрительно отключено.
За окном светит солнце, а мне наплевать. На улице дождь — еще лучше. Пусть разразится гроза или повалит снег. Для меня все это отныне не имеет никакого значения.
Я кладу на стол читалку и мобильник. Отправляю Валентине в белом платье эсэмэску: «Танцуй на здоровье» и долго сижу замерев, неотрывно глядя на книги. Спешить некуда. Я знаю, что постепенно они выдохнутся, лишенные силы и смысла. День клонится к вечеру, и после долгих часов ожидания я наконец слышу, как их корежит от боли. Им страшно, они требуют хлеба и с последним судорожным спазмом по очереди погружаются в тьму небытия.
Отныне я недоступен для комитета по спасению от депрессии. Им до меня не добраться. Я свободен. За книгами я как за каменной стеной. И я читаю — для того чтобы медленно и методично разрушать эту стену. Я буду вынимать из нее по кирпичу — без всякой системы, наугад, и выбранный таким образом порядок будет наилучшим. Предоставленные сами себе, книги не ошибаются.
Я открываю первую страницу первой книги, в первый раз с хрустом разгибаю спину, сую нос внутрь, словно беру след, и приступаю.
Когда я дочитаю последнее слово последней фразы последней книги, когда я переверну последнюю страницу, тогда и решу, стоит ли оставшаяся часть жизни того, чтобы ее читать.
