— Вы бы прогуляться по кладбищу монастырскому прошли? — не выдержал наконец Званцев и обратился к своей соседке. — Там превосходные места есть! — Он кивнул головой на стену, тянувшуюся за их спиной.
— Это вам давно пора туда отправляться, Арефий Петрович! — язвительно ответила она. — Мне и здесь хорошо!
— Вы таки прошлись бы?… Там похороны сегодня интересные…
— Я не факельщик, чтобы по похоронам ходить! Вот вы бы прошлись на Лыбедь: оттуда уже спозаранку на весь город вином разит!
Званцев втянул в себя воздух.
— С вашим приходом и здесь что-то нехорошо попахивать стало!…
— Невежа!
Арефий Петрович опять начал насвистывать польку и постукивать палкою. До прихода незнакомки оставалось пять минут. «Зачем сюда явилась эта каланча?» — грызла его в то время любопытная мысль. Выживать соседку тем не менее было необходимо.
— Нет, в самом деле, вы бы сходили куда-нибудь? — снова начал он. — Штучкиных бы, например, проведали: он, говорят, бедный с лестницы упал… поиспестрился немножко!
— Сходите, сходите, посмотрите! — зловеще посоветовала Клавдия Алексеевна.
И тот, и другая уставились друг на друга, точно дети, поспорившие, кто дольше вытерпит и не мигнет глазами.
— Сколько вам годков, милейшая Клавдия Алексеевна? — участливо, точно у больной о ходе болезни, осведомился Званцев. — Штук пятьдесят или больше?
— Ровно втрое меньше, чем вам.
Арефий Петрович с грустным видом покачал головой.
— А вы в беленьком ходите, да еще с цветочками!… Косточки-то вон лезут из вас, в землю просятся; по улице идете — гремят, небось, а вы в декольте… Нехорошо-с!
Клавдия Алексеевна вскипела.
— А вас на салотопенный завод пора отправить: жир из вас, как из свиньи, течет!
Раздался протяжный бой часов: пробило десять.
— Господи, куда мы идем?! — горько проговорил Званцев. — Какие старушки нынче на свиданья стали лазать!
Он поджал пухлые губы и покачал головою.
— Это вы на свиданье пришли! — воскликнула Клавдия Алексеевна.
— А вы почем знаете? — Званцев вдруг насторожился, потом огляделся и, не найдя далеко кругом ни одного живого существа, уставился круглыми глазами на Соловьеву и вдруг залился смехом: его осенила мысль, что автор письма не кто иной, как Клавдия Алексеевна. Его всего затрясло и заколыхало.
— Смотрите, разорвет; еще забрызгаете меня своим салом! — зло процедила сквозь зубы Клавдия Алексеевна, отодвигаясь на самый край.
— Это вы хороши собой? — взвизгнул Званцев, тыкая в направлении ее пальцем.
— Ну, так что же? — вызывающе ответила сна. — Не хуже вас, надеюсь?
— Это вы молоды и неопытны?! Ха-ха-ха! — он закатился на всю площадь. — Владычица Небесная, умру! — Крупные слезы, как град, покатились по его лицу.
— Сумасшедший! — с невыразимым презрением произнесла Соловьева.
— Красавица?!
— Сумасшедший!
— Юная неопытность?!
— Сумасшедший!
Арефий Петрович встал с лавки, вытер платком мокрое от слез лицо, затем снял шляпу, отставил ее на всю длину вытянутой руки и торжественно раскланялся.
— Покорнейше благодарю за доверие, тронут и потрясен, но, извините, не могу! — всхлипывая, проговорил он. — Отказываюсь и от руки и от сердца!
И, нахлобучив шляпу, Званцев удалился, вскинув, как ружье, на плечо палку.
Отойдя шагов двадцать, он остановился и повернулся.
— Неопытная?! — провизжал он опять, тыкая пальцем на оставшуюся на скамейке Клавдию Алексеевну. — Хорошенькая, а?!
Он вскинул вверх обе руки, потряс ими над головой и исчез за углом монастырской стены.
— Осел! — полетело ему вдогонку.
Взволнованная Клавдия Алексеевна взирала на виды Трубежа еще час и затем, расстроенная и огорченная в конец, поспешила к Груниным, известить их о сумасшествии, постигшем на ее глазах Званцева, и показать полученное ею письмо: своего поклонника она считала лицом существующим и неявку его на свидание объясняла присутствием ненавистного Званцева.
Глава XVIII
В этот вечер зарево занялось над Рязанью и стояло далеко за полночь: во дворе гусарского «монастыря» пылали расставленные на нем смоляные бочки.
Толпившийся вокруг двора люд слышал доносившиеся из раскрытых настежь окон дома музыку, песни, крики и хохот пировавших.
А позднею ночью обыватели в испуге вскакивали с постелей и в одном белье бросались к окнам: среди тишины торжественно и мрачно гремел похоронный марш; под звуки его шествовала озаренная багровым светом факелов длинная вереница носилок с лежавшими на них неподвижными телами: то гусары после «великого боя» разносили по домам убитых в их «монастыре» Бахусом.
Званцев в числе приглашенных в «монастырь» не был, но на приглашения он привык смотреть, как на своего рода предрассудки и побывал бы у гусаров непременно, но его удержали два обстоятельства: во-первых, необходимо было обойти множество домов и показать письмо Клавдии Алексеевны, а во-вторых, таких дней в «монастыре» он несколько опасался: пить много он не мог, а там с замеченным в таком неприличном поведении поступали неделикатно: стреляли над головой его из пистолетов, поливали вином и притом красным, чего Званцев окончательно терпеть не мог, так как был скуповат и костюмы свои берег с особою тщательностью.
Обойти всех знакомых в один день Званцеву не удалось, и он на следующее утро отправился заканчивать визиты.
На Мясницкой улице внимание его привлекло странное зрелище: двое каких-то людей тащили под руки мертво-пьяного негра; за ними с алебардою на плече важно шествовал, ухмыляясь в усы, будочник.
Негров, как достоверно было известно Званцеву, в Рязани не проживало, и он остановился; остановились передохнуть и тащившие.
— Что такое? — с удивлением спросил Званцев, разглядывая пьяного. — Да ведь он выкрашен?!
— Как есть под арапа! Смехи! — хохоча, ответил будочник.
— Кто же это его так отделал? И руки даже выкрашены!
— Не иначе, как господа гусары! — сказал будочник. — Объявление около ихнего «монастыря» на заборе наклеено: в видах, дескать, уменьшения зловредного пьянства, всякий, который, стало быть, лежащий, будет выкрашен под арапа. А одного как есть всего под зебру разделали: полоска черная, полоска белая. Смехи! Домой-то мы его приволокли, жена с матерью бежать с перепугу бросились; пымали мы их, да как признали кто — жена оземь ударилась, выть давай. Краска-то крепкая, сурьезная… — добавил он. — В неделю не смыть! Ну, берись, чего ждать-то? Близко тут!
Шествие тронулось дальше, а Званцев поглядел ему вслед и поспешил своим путем. Проходя мимо театра, он заметил какое-то свеженаклеенное на дверях его большого закрытого подъезда новое объявление.
