Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
— Каждый из них заработан в драках. В схватках, в которые я бы не вступил, если бы… — Он замолчал, и Мара невольно задумалась: «Как же он собирался закончить фразу?»
«Если бы меня не обесчестили»?
«Если бы меня не уничтожили»?
«Если бы от меня не отказались»?
— Если бы я не был Темплом, — сказал он неожиданно.
Темпл. Имя, которое он принял, когда она сбежала и когда его изгнали из семьи и из общества. Имя, никак не связанное с жизнью, которую он вел раньше. С той жизнью, в которой он был Уильямом Хэрроу, маркизом Чапин и наследником герцогства Ламонт.
И именно она, Мара, лишила его всего этого. А теперь, глядя на него, она изучала его шрамы, изучала карту белых и розовых рубцов, заканчивавшихся синяками — клеймами его профессии.
Впрочем, нет, не профессии. Ведь он был богат и титулован. Но все же почему-то дрался.
Темпл! Боец!
И это она его создала. Может быть, поэтому ей теперь и казалось правильным позаботиться о нем.
А кто делал это раньше?
Мара не могла задать этот вопрос, поэтому задала другой:
— Почему Темпл[2]?
Он шумно выдохнул, его здоровая рука сжалась в кулак, но тут же разжалась.
— Вы о чем?..
— Ну… почему вы выбрали себе такое имя?
Он криво усмехнулся:
— Наверное, потому, что у меня такое телосложение.
Шутливый ответ. Вернее — уход от ответа. И Мара поняла, что не следовало настаивать. Она перевела взгляд на черный рисунок у него на коже.
— А зачем чернила?..
— Это татуировки.
Рука Мары словно сама собой потянулась к узорам, но она вовремя спохватилась и отдернула руку.
— Не бойтесь, — произнес Темпл негромко. — Чего вы боитесь?
Мара в смущении пробормотала:
— Я не должна это делать. Простите…
Темпл вдруг рассмеялся.
— Но вам же хочется… — Он согнул руку, и чернильные узоры задвигались словно живые. — Они не кусаются.
В комнате было прохладно — огонь еще не разгорелся, но от его руки полыхнуло жаром. Мара провела пальцами по замысловатому рисунку, по завиткам линий и темному пространству между ними.
— Как? — спросила она.
— Маленькая иголка и большая склянка чернил, — ответил Темпл.
— А кто это делал? — Мара посмотрела прямо в его черные глаза.
Он перевел взгляд на ее пальцы, скользившие по рисунку; теперь это казалось ему приятным.
— Одна из девушек в клубе.
Пальцы замерли, и она пробормотала:
— Эта девушка очень искусна.
Темпл пошевелился.
— Да. И к счастью, у нее твердая рука.
Она ваша любовница? Маре очень хотелось задать этот вопрос, но вот ответа она слышать не хотела. Не хотела даже думать о красивой женщине, склонившейся над ним с отвратительной иголкой в руке. Не хотела думать о том, что произошло потом, после того как иголка тысячу раз проткнула его кожу.
— Было больно?
— Не хуже, чем боксерские матчи по вечерам.
В конце концов боль — его привычное состояние. И вообще какое ей до этого дело?
— Теперь моя очередь, — произнес он.
И Мара, сразу насторожившись, пробормотала:
— Вы о чем?..
— Моя очередь задавать вопросы.
Эти слова мгновенно разрушили чары. Опустив руку, Мара прошептала:
— Какие вопросы? — Будто она и так не знала. Будто не знала все эти годы, что однажды наступит минута, когда ей придется отвечать.
Хоть бы он рубашку надел, что ли… А впрочем, ей все равно.
Но если он намерен расспрашивать о той ночи, случившейся тысячу лет назад, о ночи, когда она совершила множество ошибок, изменивших ее жизнь, то все же будет лучше, если он полностью оденется. И отодвинется от нее подальше. И перестанет быть таким… неотразимым.
А он вдруг спросил:
— Где вы научились так хорошо обрабатывать рапы?
Этого вопроса Мара совсем не ожидала, он застал ее врасплох, и перед глазами замелькали картинки: кровь и крики; ножи и горы окровавленных тряпок; последний вздох матери, слезы Кита, и холодное жестокое лицо отца, не выражающее вообще ничего. Никаких чувств. Никакой вины. И уж точно — никаких угрызений совести.
Уставившись на свои руки, на переплетенные ледяные пальцы, Мара вздохнула и, тщательно подбирая слова, проговорила:
— За двенадцать лет мне много раз предоставлялась возможность научиться этому.
Темпл промолчал. И казалось, что воцарившаяся тишина растянулась на целую вечность. А затем он вдруг взял Мару за подбородок и заставил посмотреть в его пронзительные черные глаза.
— А теперь — правду.
Она судорожно сглотнула.
— Думаете, вы знаете меня настолько хорошо, что можете понять, когда я лгу?
Он долго молчал, кончиками пальцев поглаживал ее щеку — словно напоминая ей о поцелуе у портнихи. У Мары перехватило дыхание, когда его пальцы скользнули ей на шею и коснулись лихорадочно бившейся под кожей жилки.
И все это время она смотрела прямо ему в глаза, отказываясь отводить взгляд, не желая быть побежденной.
И тут он вдруг приблизил к ней лицо, и губы ее приоткрылись словно в ожидании поцелуя, которого она, оказывается, жаждала больше всего на свете.
Но он лишь легонько прикоснулся губами к ее губам, не более того. А ей отчаянно хотелось, чтобы это прикосновение сделалось настоящим поцелуем.
Ужасно разочарованная, она вздохнула и вдруг услышала какой-то низкий хриплый звук, вырвавшийся из горла Темпла. Мару охватил трепет. Он что, зарычал? Как скандально. И как чудесно!
Но Темпл так и не поцеловал ее по-настоящему. Вместо этого он проговорил:
— Я провел целую жизнь, наблюдая, как люди лгут, Мара. И джентльмены, и мерзавцы. И я стал великим знатоком правды.
Она снова сглотнула, ощущая его пальцы у себя на горле.
— Полагаю, вы-то никогда не лжете…
Он внимательно посмотрел на нее:
— Я лгу постоянно. Я самый худший из мерзавцев.
И сейчас, не получив столь желанного поцелуя, Мара охотно ему поверила. Да, он мерзавец! Даже хуже, чем мерзавец!
Но что будет, если она все-таки расскажет ему правду — вывалит ее к его ногам, всю, до последней капли?
А если и в самом деле?.. Если рассказать ему все, что она сделала? Если обнажить перед ним всю душу и позволить ему судить ее как за хорошие поступки, так и за грехи?
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
