— Эй, — сообщила я о своем присутствии.
— Сама „эй“, — улыбнулась она. Было видно, что она вот — вот разрыдается.
— В Керри вам будет хорошо. Дом великолепный, у моря в конце концов. И графство неплохое, при желании ты найдешь там работу. Ты всего лишь в шестидесяти километрах от Корка. Там такая же жизнь, как и в Дублине… — меня понесло, но Энн прервала меня.
— Там нет друзей, — тихо сказала она.
Я понимала ее чувства.
— Мы ведь можем общаться по телефону. К тому же у Ричарда до сих пор бизнес в Дублине. Ты сможешь приезжать, сколько захочешь, и мы будем ездить к вам в гости. Все будет здорово, — убеждала я, пытаясь успокоить себя не меньше, чем ее.
Она стала радостней.
— Знаю, знаю, ты права. В Керри великолепно, и дом замечательный, и люди вроде бы неплохие, и деревенька старинная, и Ричарду так нравится. Лучше места для воспитания детей не найти. И я знаю, что нам повезло, но надеюсь, что мы правильно поступаем. Я тоже на это надеялась. Мне хотелось сказать: „Не уезжай“. Я бы даже в одиночку и без всякой платы распаковала коробки. Но я лишь обняла ее. — Все будет здорово, — Повторила я.
Энн улыбнулась:
— Пообещай мне, что не забудешь меня из-за того, что я буду жить в другом месте. Хорошо? Я рассмеялась:
— Боже, Энн, ты висишь на телефоне больше, чем Морин Липман. Я бы не смогла забыть тебя, даже если бы захотела.
Мы засмеялись. Тут за нами пришел Ричард. Он огляделся.
— Прощай, ночлежка! — воскликнул он.
Энн прошептала: „Ох, уж эти мужчины“, и мы заперли за собой дверь. Мы обнимались у их машины. Ричард напомнил о том, что они ждут нас в гости на Рождество. Мы согласились. Шон и Ричард договорились о совместной поездке в Великобританию на футбольный матч в следующем месяце. Мы с Энн расплакались. Кло фотографировала — оказывается, фотосъемка была ее хобби. Пока они отъезжали, Шон, Кло и я стояли у ворот их бывшего дома и махали им на прощание.
— И вот их осталось трое, прошептала Кло, и мне снова захотелось расплакаться.
Шон потер руки.
— Кто за пивом?
Кло отказалась, сославшись на необходимость уехать домой и принять душ — словом, расфуфыриться ко встрече с прекрасным Томом Эллисом. Я согласилась. Леонард никуда не убежит; на завтрак он уплел три банки кошачьей еды. Хотя вряд ли это можно было назвать здоровым питанием. Мы сидели в баре в районе, где жил Шон, и говорили о предстоящем свидании Кло. Дело закончилось обсуждением нашего совсем не радующего семейного положения. Я и не думала ходить на свидания после Рона, а Шон последний раз встречался с какой — то преследовательницей. Понуренные, мы так и сидели с пивом.
— А Кэрри не объявлялась? — спросила я. Этим именем мы нарекли женщину, ходившую за ним по пятам. Вообще же ее звали Джэнет.
— Нет, и слава богу, Я слышал, что она встречается с Питом, бухгалтером, — сказал он.
Я не могла поверить. Кэрри была душевнобольной.
— Так, надо думать, Пит знает о ее болезни?
— Ну, если он проводит с ней время, наверное, знает, — ответил Шон и улыбнулся своей сообразительности. — Не умничай, это тебе не идет, — сказала я и с отвращением продолжила: — Не верится, что ты не спустил его с небес.
— Ты бы поступила точно так же, — указал он.
Я была в ярости.
— Ничего подобного.
— Не лукавь. Если бы у твоего порога ошивался какой — то псих и потом отстал от тебя, ты бы не преминула воспользоваться такой возможностью.
Я затрясла головой.
— С тобой что — то не так.
— Ты бы сделала то же самое.
Я сменила тему, потому что он не ошибался. После еще нескольких пинт я заговорила о будущем. Я беспокоилась, по крайней мере мне так казалось, оттого, что все мужчины Кло оказывались подонками. Я нашла парня, идеального парня, в шестнадцать лет. Он был моей судьбой, и теперь его не стало. Согласно элементарной статистике я была обречена на долгие годы встреч с полными идиотами, прежде чем когда-нибудь снова встречу своего молодого человека. Если вообще встречу. А вдруг меня достанет жизнь в собственном мирке с Леонардом, достанут заботы о его рационе, и я решу выйти замуж за какого-нибудь морального урода просто для того, чтобы не быть одинокой? Паника начала потихоньку одолевать меня.
Шон смеялся.
— Этого не произойдет.
— Но может, — спорила я.
— Ни в коем случае, — утверждал он.
— Почему? Почему ни в коем случае? — вопрошала я.
— Потому, — улыбался он.
— Почему потому? — давила я.
— Потому что ты никогда не пойдешь на это.
Я улыбнулась.
Его слова были словно бальзам на мою больную душу, но потом он добавил:
— Тебя слишком дорого содержать.
Но я решила проигнорировать его.
Мы снова замолчали. Меня поразила некоторая озабоченность Шона, несмотря на нашу беседу. Он сидел, уставившись в стакан, и теребил левое ухо.
— Ты немного нервничаешь? — спросила я.
— Разве?
— Да, — кивнула я.
— С чего ты взяла? — спросил он заинтригованно.
— Знаешь, как я подбираю с одежды невидимые нитки? — спросила я, и он кивнул в подтверждение того, что знает. — Так вот в подобной ситуации ты тянешь себя за левое ухо.
Он усмехнулся и убрал руку от уха.
— Хочешь знать, в чем дело? — поддразнил он.
— Да.
— Зачем?
— Частично, чтобы помочь тебе, частично, чтобы ощущать, что я не одна такая несчастная. Шон засмеялся:
— Это деликатный вопрос.
— Деликатный? Насколько деликатный?
— Ну, ты знаешь, что я работаю в офисе с десятком женщин и двадцатью парнями. Я кивнула. Я действительно знала.
— Хорошо, значит, переспишь с некоторыми из этих женщин, и все здорово, но потом переспишь еще с несколькими, ну и женщины начинают сплетничать.
Разговор принимал интересный оборот, и сплетница, жившая во мне, так и кричала: „Переходи к сути!“ — Выясняется, что некоторые из них утверждают, что на стене женского туалета что — то написано обо мне. — Что? — спросила я тихо, думая: „А хочу ли я знать это на самом деле?“
Он прокашлялся:
Шон Броган дает в…
Я чуть не подавилась пивом.
— Теперь если они все вместе, то свистят, когда я прохожу мимо. Я чувствую себя оскверненным, — продолжал он и снова принялся теребить левое ухо.
Я просто не находила слов. Одна часть меня хотела смеяться, а другая — собирать с брюк невидимые нитки, поэтому я просто скрестила руки.
