Роясь в привезенной одежде, я искала что-нибудь, что не будет стягивать, натирать и жать. В какой-то момент я даже решила надеть платье, но к нему нужен был другой пояс. В конце концов я осторожно влезла в джинсовую юбку и просторную кофточку без рукавов. Поразмышляв пару минут, натянула на ноги носки и кроссовки, которые взяла с собой в заблуждении, что у меня будет возможность заниматься в спортивном зале. Конечно, мой наряд не очень соответствовал модным тенденциям, но с учетом многочисленных красных пятнышек на коже и черных кругов под глазами я приобрела почти убедительный героиновый шик. Стараясь не смотреть на манящую постель, я схватила сумочку, ключи от взятой напрокат машины и солнцезащитные очки и вышла из номера.
У стойки консьержки мне вручили измятый, надорванный конверт, поперек которого было нацарапано: «Карен» и указывался адрес Сэнди Шварца на Уилширском бульваре. Компания сделала все, чтобы ее люди, занятые на церемонии и празднике, выглядели самым лучшим образом: стилист, который рассчитывал на продолжительное сотрудничество с «Глориос», подобрал для нас великолепные наряды от самых известных дизайнеров, и те же люди, которые в Нью-Йорке не собирались платить за мыло в туалете, оказались готовы выбросить тысячи долларов на парикмахеров и косметологов даже для тех из нас, кто всего-то и делал, что нажимал кнопку лифта или командовал автомобилями. Аллегра, однако, настояла на том, чтобы для нее взяли напрокат драгоценности — привилегия, которой обычно удостаивались звезды и их супруги. Последние две недели в Нью-Йорке мы с Дагни обзванивали ювелиров Беверли-Хиллз и слушали, как Аллегра плетет басни о том, что ей предстоит проводить ночь награждения в окружении знаменитостей и заправил кинобизнеса, и о несомненном и щедром внимании к ней съемочных камер, если учесть изобилие номинантов, ею сопровождаемых. Эта идея Аллегры раздражала Дагни. «Она строит из себя неизвестно что, — негодовала Дагни. — Может быть, надеется, что кто-нибудь примет ее за звезду немого кино?» Сэнди Шварц, седьмой по счету ювелир, ответивший на ее звонок, уступил лишь после того, как Аллегра пообещала ему, что его изделия будут украшать шею, уши и пальцы Айван-Мелиссы Пелл во время ее шествия по красному ковру на премьере «Любит мальчиков, любит девочек».
Сев в машину, я тут же вскрыла конверт и взглянула на серьги. Прошлой ночью я их не видела, так как Аллегра в последнюю минуту решила распустить волосы. Я не могла поверить, что она разбудила меня лишь с целью вернуть это ювелиру. Может, Сэнди пошутил? Серьги напоминали крохотные ломтики картофеля с оранжевыми, розовыми и фиолетовыми стеклышками. С другой стороны, Аллегра не стала бы брать их напрокат, будь они такими дешевыми, какими казались. Однако чтобы утешить меня из-за потери лишних тридцати минут сна, этим серьгам следовало бы быть более изысканными. Мне пора было браться за дело, поэтому я перестала думать об Аллегре и ее украшениях, кинула серьги в подставку для стаканов на дверце машины и поехала на Уилширский бульвар.
Лишь убедившись, что еду правильно, я поняла, что Сэнди обосновался в стороне, прямо противоположной нашему офису. А Уилширский бульвар был совершенно запружен машинами. Я так хотела кофе, что была готова выпить бочку. Изо всех сил вертя головой, я пыталась найти место для парковки, но безуспешно. В конце концов заехала на заправочную станцию, при которой был магазинчик, и затарилась там всей мыслимой и немыслимой съедобной дрянью, к которой прилагалось немного мутного варева под видом кофе. После хлопьев у меня маковой росинки во рту не было, и мне хотелось всего: соли, сахара, шоколада и, главное, кофеина в разных его видах. Я заглянула в корзину и решила, что недостаточно побаловала себя, а потому добавила пару бутылочек «Гаторада»[10], упаковку бисквитных кексов и бог знает чего еще. Затем расплатилась за все кредитной карточкой «Глориос». Удовлетворенная, я продолжила путь к магазину Сэнди Шварца. Серьги занимали полезное пространство, необходимое для кофе и «Гаторада», поэтому я бросила их на сиденье.
Я настроила радио и продолжила свое путешествие со скоростью четырех миль в час. Набив рот чипсами «Принглс» и подпевая Донне Саммер, я глянула вбок и увидела потрясающего парня за рулем «астон-мартина». Он оценивающе оглядел темно-бордовый «форд-таурус» и прыщавую особу внутри, пожирающую чипсы и отбивающую ритм на рулевом колесе, слегка покачал головой, а затем, с риском попасть в аварию, объехал плетущиеся передо мной машины и пристроился где-то впереди. Видимо, мой вид оскорблял его врожденное чувство прекрасного. Я разозлилась.
Двигаясь с черепашьей скоростью, я размышляла над ночными событиями. Труднее всего оказалось справиться с бесконечными требованиями знаменитостей и их «дрессировщиков». Все шишки явились по той причине, что были номинантами, ведущими или просто хотели станцевать румбу на красном ковре. И все же большинство из них вело себя так, будто оказывало нам огромную услугу, придя на нашу вечеринку, и горе тем, кто забывал об этом хотя бы на секунду. Ни одно их желание не было пустяком, и никто из них не мог и помыслить что-либо сделать без посторонней помощи. Бешеная активность, начало которой было положено в Нью-Йорке, обернулась снежным комом, взорвавшимся миллионом истеричных «подай», «принеси» и «налей». Слова «пожалуйста» и «спасибо» временно улетучились из английского языка, и мне даже начало казаться, что они никогда не вернутся. История с Шоном Рейнсом, стоившая мне стольких сил, разрешилась за два дня до награждения, когда мне позвонили из чартерной авиакомпании и сообщили, что самолет уже в Сиднее, но Шон его не встретил. В ужасе я позвонила его пресс-секретарю. «Ой, я была ужасно занята и забыла предупредить, — ответила та. — Шон встретил в Сиднее Тома Круза, и Том пригласил его в свой «Боинг-727», так что ему не нужен самолет. Я хотела переслать вам его электронное письмо. Вы должны подогнать лимузин, когда самолет Тома приземлится в Лос-Анджелесе. Шон не любит ждать, так что постарайтесь не опаздывать».
Одно лишь воспоминание об этом приводило меня в ярость. Заказ того самолета обошелся в целое состояние, его стоимость в шесть раз превышала мою годовую зарплату в «Глориос» — и все для того, чтобы отказаться от него, выбросить и забыть, как использованную салфетку. Не говоря уже о том, что человек, не верящий в Практикантет, оказался способен рассылать электронные письма, опасаясь, что ему, не дай Бог, придется самостоятельно ловить такси. Естественно, Вивьен допросила меня с пристрастием. Казалось даже, что, по ее мнению, я могла бы отговорить Шона от совместного путешествия с Томом Крузом или что я должна была предвидеть их неожиданную встречу в вестибюле «Сидней Интерконтинентал» и предугадать, что они возжелают лететь вместе.
— Но я даже не знала, что они знакомы, — оправдывалась я.
— Ты что, еще не поняла? Они все знакомы друг с другом. — Она повернулась ко мне спиной и стала беседовать с Дагни о расписании парикмахерских и косметических кабинетов.
Раздался автомобильный гудок, я резко вывернула руль, чтобы избежать столкновения, и серьги Аллегры свалились на пол. Я не стала их поднимать, довольная, что этих «картофелин» больше не видно. Движение было таким медленным, будто все машины ушли на дно океана и ехали там — на самой глубине, где рыба один раз в день лениво шевелит плавниками. Остановившись перед пешеходным переходом, я протерла свои новые солнечные очки. Надев их вновь, я улыбнулась своему отражению в зеркале заднего вида. Похоже, они были лучшим приобретением этой недели.
