— Поверишь ли, я мечтал об этом каждую ночь с тех самых пор, как мы с тобой расстались, — выдохнул он, и его глаза были темны как ночь. — Скажи, чего ты хочешь, и я дам тебе все на свете!
Запуская пальцы в его густые черные волосы, Патриция закрыла глаза и только всхлипывала, когда Густав мощными рывками все глубже и глубже проникал внутрь нее. В конце концов она окончательно потеряла ориентацию в пространстве и времени и забыла, кто она такая и где находится. Ничто для нее не имело значения, кроме этого сладостного ощущения внутри. Страсть, казалось, перенесла ее в иной мир, и она летела на крыльях острого чувственного удовольствия, которого прежде никогда не испытывала. От этого полета захватывало дух.
— Тебя, Густав, только тебя я хочу, — прошептала она чуть слышно. — Не останавливайся, прошу тебя, только не останавливайся, иначе я просто умру.
Густав завернул вверх ее свитер, освободил груди и обхватил одну из них губами. Их бедра двигались в унисон, заставляя тела дрожать, а сознание перемещаться в мир, где нет места старым обидам. А потом они одновременно взорвались ослепительными искрами. Густав застонал и, отдыхая, положил голову между ее грудей.
Они любили друг друга так жарко, нетерпеливо и быстро! Именно этого ей и хотелось. Приходя в себя, она тихо, прерывисто всхлипнула.
И тогда он приподнял ее подбородок, чтобы посмотреть Патриции в глаза, и окончательно покорил ее самой сексуальной из своих улыбок, улыбкой самца, который уверен, что он всегда может довести свою женщину до экстаза, воплотив любую из ее чувственных фантазий.
Густав уже целый час лежал на одном боку, опершись на локоть и лениво поглаживая обнаженную спину Патриции. Интересно, когда же она наконец проснется? Правда, этой ночью они почти совсем не спали. Хотя Густав и устал, но его тело сейчас звенело, словно натянутая гитарная струна, готовое к новым любовным подвигам. Сколько бы раз ни сливались их тела, ему все было недостаточно. Последние три дня они с Патрицией то и дело спешили в постель, покидая ее только для того, чтобы принять душ, поесть и иногда прогуляться по пляжу. Если бы занятия любовью считались олимпийским видом спорта, они оба вполне могли бы претендовать на призовое место.
Он уже не помнил, было ли им так хорошо вместе прежде. Было ли наслаждение от любовных игр таким острым? Или те годы, которые они провели врозь, так обострили их потребность друг в друге? Его сердце дрогнуло, когда Патриция пробормотала что-то во сне и, повернув голову, посмотрела на него сонным взглядом.
Рука Густава опять пробежала по позвоночнику Патриции и остановила свой дерзкий бег на ее округлой нежной ягодице.
— Что ты сказала? — не сразу разобрал слова Патриции Густав.
Патриция смахнула с глаз рыжеватую челку, и выражение ее сонного лица стало еще озабоченнее.
— Эй, так нельзя. Ты поспал хоть немножко?
— Немножко…
Густав усмехнулся и провел рукой по ее длинным ногам, прикрытым простыней, намеренно касаясь нежной внутренней стороны.
— Густав… — простонала Патриция, переворачиваясь на спину и утягивая с собой почти всю простыню, обнажая при этом Густава.
— Что?
— Я сегодня твердо решила заняться упражнениями, вот что! С тобой я постепенно превращаюсь в испорченную бездельницу.
Она села, потянув на себя простыню, чтобы прикрыться, и едва сдержала смех, когда Густав стал тащить простыню в свою сторону, пытаясь обнажить ее.
— Ну всего один поцелуй… Всего один… — жалобным голосом попросил он, скорчив самую жалостливую мину. — И тогда я спокойно отпущу тебя на все четыре стороны… Если ты сама захочешь уйти.
Они оба прекрасно понимали, что одним поцелуем дело не ограничится. Уже сейчас тело Патриции пело от предвкушения, а внутри нее страсть изливалась влагой. Она почувствовала, как распухли ее губы от миллионов поцелуев, которые она получила за эту ночь.
Сколько же можно? Они оба просто с ума сошли! Но она опять не могла не восхититься тем, как хорош был Густав. Ее сердце наполнилось любовью к нему. Проводя вместе с ним столько времени, не будучи обремененной никакими повседневными проблемами и заботами, Патриция обнаруживала в Густаве новые черты, о существовании которых она уже забыла или просто не знала раньше. Он был игрив и любвеобилен, нежен и страстен, внимателен и силен — наличие всех этих качеств в мужчине непременно сломило бы отчаянную оборону любой женщины.
— Ну ладно, уговорил, — снизошла она, одной рукой убирая с его лба темную прядь. — Так и быть, позволю тебе поцеловать меня, но только если ты пообещаешь приготовить мне завтрак.
Синие глаза теперь напоминали цветом предгрозовое небо. Он потянул на себя простыню, открывая своему жадному взору волнующую наготу Патриции.
— Заметано.
— Под завтраком я подразумеваю вовсе не овсяные хлопья с молоком, — капризно заявила она. — Я хочу все по полной программе — яичницу, ветчину, сосиски, помидоры… и еще… еще…
Ее голос совсем затих, когда Густав склонился к ее груди и обхватил губами сосок. Жаркая волна охватила все ее тело от кончиков пальцев до самой макушки, путая мысли и не давая сосредоточиться.
Запустив пальцы в его волосы, она бессильно опустилась на подушки.
— Ах, Густав, не зря твои клерки зовут тебя волшебником…
Неожиданно дом наполнился звуком, который показался им чужеродным. Звонил телефон. Его звон заставил их вздрогнуть и замереть. Куда делись нежные воркования, стоны и любовный лепет?
— Не бери трубку.
В зеленых глазах читалась мольба. Густав покачал головой и улыбнулся.
— Я и не собираюсь. Наверняка кто-то просто ошибся номером.
Его губы стали медленно опускаться к ее жадному рту, но она уклонилась, не дожидаясь, пока совсем растает в его объятиях.
— А если это что-то серьезное? — Казалось, что телефон звонит все настойчивее. — Может, Дэвид хочет сообщить тебе что-то, связанное с твоей работой?
— Тогда ему придется самому добираться сюда, так как я трубку все равно не возьму.
— Тогда я возьму…
— Патриция… чего ради… Прекрати!
Но прежде чем он опомнился, она уже выскользнула из кровати, обернувшись простыней, одаривая его дразнящим взглядом.
Патриция выбежала в коридор, и Густаву показалось, что ее не было целый час, хотя прошло всего несколько минут.
Она вернулась в совершенно другом настроении. Брови Патриции были нахмурены, а лицо встревожено.
У Густава неприятно заныло сердце.
— Кто звонил? Дэвид?
Если в его компании опять возникли какие-то проблемы, то на этот раз их придется расхлебывать его заместителю. Именно за это он ему и деньги платит, между прочим! Сам он ни в коем случае не намерен возвращаться в Оттаву. А может, вообще продать это агентство?
