— Малыш, — одними губами говорит мне Терри.
9
Врачи приезжают так быстро, что, кажется, они прилетели на сверхскоростном ковре-самолете. Муж роженицы, когда ее укладывают на носилки, все просит «поосторожнее», и я слышу в этой его мольбе столько беззаветной любви, что по коже пробегает морозец.
Когда вся компания удаляется, в кафе еще долгое время царит необычное оживление. Тут и там раздаются возгласы: «Вот так история!». Кто-то даже чокается кофейными чашками и провозглашает тост:
— За нового человека!
Новый человек! — стучит у меня в висках. Заторопился на белый свет раньше времени, перепугал отца и мать, которые, быть может, еще толком не знают, каково это — быть родителями. Это станет семейной легендой, и, если все пройдет благополучно, вспоминать об этом будут с улыбкой: стал рождаться, когда мама и папа сидели себе в кафе, ели пирожные и считали оставшиеся до главного события дни.
Меня так потрясает вся эта история, что первое время я не могу думать ни о чем другом. Официант снова появляется и вежливо осведомляется, не сделала ли я выбор. Только теперь замечаю, что перед Терри давно стоит чашка, наполовину наполненная кофе, и тарелка с вафельной трубочкой, набитой кремом. Задумываться о том, чего хочу или не хочу я, мне себя не заставить.
— Тоже кофе, пожалуйста, — говорю я, кивая на чашку. — И таких же трубочек.
— Может, попробуете что-нибудь еще? — предлагает официант, не желая прощаться с надеждой на то, что я закажу что-нибудь дорогое и оставлю хорошие чаевые. — Я порекомендовал бы…
— Нет, спасибо, — перебиваю его я, глядя на стол перед собой.
Официант секунду-другую медлит, произносит «хорошо» и удаляется.
Ребенок, думаю и думаю я. Терри, я чувствую, все это время не сводит с меня глаз, но не пристает ни с разговорами, ни с расспросами, чутко угадывая, что мне сейчас надо побыть наедине с мыслями. Я вдруг ясно понимаю, почему позавидовала Рейчел и почему не слишком обрадовалась счастью Каролины. Их жизни, тяжело ли, легко ли, текут в правильном направлении. Рейчел станет матерью уже совсем скоро, ее примеру последует и Каролина. А что буду делать я? Без единственного мужчины, который мог бы стать отцом моих детей? Без человека, которого я так по-глупому оставила? И из-за чего? Из-за того, что он, не успев разбогатеть, возгорелся желанием обзавестись малышом.
Я вдруг с небывалой остротой чувствую, что и сама — уже сейчас — хочу забеременеть и подарить жизнь ребенку. Где-то внутри, у меня в животе, внезапно что-то вздрагивает, будто подавая сигнал: пора. Все готово!
Я поднимаю глаза и смотрю на Терри новым взглядом. Да, вот он, мужчина, которого я должна принять без огромной квартиры и без больших прибылей…
Мне приносят заказ. Я киваю в знак благодарности, но не притрагиваюсь ни к кофе, ни к трубочкам. Мне вдруг становится тесно в этом по-семейному уютном кафе. Опять смотрю на Терри.
— Давай уйдем отсюда?
— Куда? — Он криво улыбается и удивленно вскидывает брови.
— Куда угодно.
Его лицо делается озабоченным.
— Ты, наверное, голодна? — Он усмехается. — Вот болван! Пригласил даму в кофейню, как будто сейчас пять вечера и мы с тобой в Лондоне!
Я качаю головой.
— Нет, я не хочу есть.
— В чем же дело? Может, плохо себя чувствуешь? — Терри нахмуривается.
— Просто… давай уйдем, — повторяю я почти с мольбой. Не знаю, почему мне вдруг стало здесь так невыносимо. Может, из-за той же зависти — к женщине, которая, быть может, уже рассматривает своего малыша. Задумываюсь. Нет. Вряд ли это случается так быстро. Долго ли длятся роды? Зависит ли это от того, первые они или нет? Я никогда не задавалась этими вопросами. Не было повода.
Терри опять достает бумажник.
— Конечно, идем. Только расплатимся. — Он подзывает официанта и просит принести счет.
Я от нетерпения начинаю барабанить пальцами по столу. Куда я спешу? Что задумала сделать? Не затянуть же Терри в кровать прямо теперь, чтобы через девять месяцев осчастливить нас обоих!
Смотрю на людей вокруг. За соседним столиком располагается семейство. Мать и отец, лет на пять — самое большее, десять — старше нас с Терри, девочка лет двенадцати, мальчик лет семи и младший ребенок, еще совсем карапуз. Наверняка они не богаче нас, но ведь не побоялись же!..
Всматриваюсь в глаза матери, ищу в них следы адской усталости, нескончаемых лишений и страдания, но не нахожу ни первого, ни второго, ни третьего. Напротив, во взгляде незнакомки отражается настолько сложное и многостороннее счастье, какое мне, как кажется, еще неведомо.
Малыш хватает со стола меню, подносит его к себе вверх ногами, раскрывает и сосредоточенно хмурит бровки. Остальные смеются. Девочка тычет в его плечико пальцем.
— Мэтт ищет свое любимое банановое пюре!
Отмечаю, что у нее глаза точь-в-точь как у отца — светлые, обрамленные темными загнутыми кверху ресницами. Он, чувствуя, что я на него смотрю, поворачивает голову. Поспешно перевожу взгляд на пространство между столиками, где никого нет и не в ком возбуждать подозрения.
— Точно ничего не хочешь? — спрашивает Терри.
Вздрагиваю от испуга. Какая же я стала нервная! Вздыхаю и качаю головой.
— Тогда пошли?
Лишь теперь замечаю, что на маленьком коричневом подносике уже лежат деньги. Когда приходил официант? Я не заметила. Уходим, оставляя цветы в кафе.
На улице благодать. Дневная жара спала, и хочется надышаться этой свежестью, чтобы хватило до следующего вечера. Поворачиваюсь и иду вперед по тротуару, не задумываясь куда. Терри без слов следует за мной.
Во мне происходит что-то непостижимое. Такое, для чего, как кажется, я жила все предыдущие годы, да и вообще появилась на свет. Силясь понять, в чем секрет этих внезапных перемен, я не помню ни о чем другом. Может, и не вспомнила бы ни о визите к деду, ни о разговоре с Каролиной, во всяком случае сегодня, если бы Терри вдруг не положил мне руку на плечо и не сказал:
— Как подумаю, что, если бы не дедов день рождения, мы бы, скорее всего, до сих пор не знали бы, как нам опять сойтись, просто диву даюсь.
Я резко останавливаюсь. Черт! Зачем он напомнил про деда, про этот фальшивый праздник и наше подстроенное воссоединение?! В такую удивительную минуту! Почему не почувствовал?
— В чем дело? — Терри хмурится. — Что происходит, Джесси? Ты опоздала, все о чем-то размышляешь. Что-то стряслось?
То необыкновенно важное и необъяснимое, что свершалось во мне, вдруг с ошеломительной быстротой обращается в злость и отчаяние.
— Что стряслось?! — повторяю я, содрогаясь от гнева. Ловлю себя на том, что я снова в том же самом состоянии неуправляемого бешенства, в какое приходила всякий раз перед семейной разборкой.
