Джош кивнул. За последние несколько дней и он узнал много нового. Проблема в том, что сведений оказалось слишком много…
— Я хочу еще раз подтвердить сказанное. Я люблю тебя, — глухо произнесла она.
Он сглотнул.
— Скажи, что не чувствуешь того же в отношении меня, — продолжала она.
— Я не имею права. — Не может Джош предоставить ей счастливого окончания истории. Они взрослые люди и должны смотреть в лицо реальности.
Она соскользнула со стены и встала перед ним, гордо выпрямившись.
— Ты трус. Я всегда считала тебя таким храбрым. Идеализировала тебя, — тихо произнесла она, глядя через площадь. — Думала, что ты живешь так интересно, ездишь в невероятные места, потому что ничего не боишься.
Он и сам так считал. Тогда почему такой поворот разговора леденит ему душу?
— Мне следовало понять раньше. — Теперь Ферн словно разговаривала сама с собой. — Ты начал убегать после смерти Райана — от тех чувств, что обрушились бы на тебя иначе, переживать которые ты не желал, — и никак не можешь остановиться. Да что говорить, ты даже на похоронах его не был!
— Я не мог… Это было… — ему было трудно говорить.
Ее лицо смягчилось, словно она пришла к какому-то решению.
— Ты даже не позволил себе достойно погоревать о Райане, а тебе это необходимо. Пока ты не сделаешь этого, ты не созреешь для взрослых отношений. Тебе следует начать жить, переживая все, а не только хорошее. Подпускать к себе близко людей, любить их… Да, иногда это бывает больно и сложно. Но в этом суть человеческих отношений.
Медленно подняв руку, она провела по его щеке. Ему было слишком трудно поднять на нее глаза. Увидеть, как разбивается ее сердце. Ее губы коснулись его губ и сразу отпрянули.
— Прощай, Джош.
— Ферн…
— У нас нет будущего. Всю жизнь я ждала твоего «да», но теперь сама говорю тебе «нет». Я собираюсь начать жить, вместо того чтобы прятаться.
Ему следовало знать, что здесь будут свежие цветы. Подняв с могильного камня букет, он взглянул на карточку.
«От Ферн».
Джош не видел ее целых три недели. Уверял себя, что все уладилось к общему удовлетворению. Ногами, словно налитыми свинцом, шагнул вперед и положил свои помятые гвоздики, купленные на ближайшей заправочной станции, рядом с ее букетом.
Через шесть часов у него самолет. Посещение могилы Райана далось ему нелегко. В конце он решил просто пойти и сделать все быстро. Хотя легче от этого не стало.
Пора двигаться. Отец с мамой в Шотландии. Разработанный метод в результате сработал замечательно, потому что после того, как он заявился домой с перевязанными руками и угрюмым выражением «даже не вздумайте со мной заговаривать» на лице, родители моментально собрались и очистили ему территорию. Он лишь заикнулся, что заплатит за их поездку, как они тут же согласились, виновато глядя на него.
Джош даже не представлял, как ужасно сносить всеобщее сочувствие. Хотя из проигранной гонки он кое-что усвоил. Усвоил, что и он может упустить шанс. А еще усвоил, что всегда был слеп, не видя сокровища своей жизни, пока оно не исчезло.
Ему не хватало Ферн.
Он узнал ее адрес и собирался повидать ее, но опоздал. Она уехала. Даже при желании он не мог теперь встретиться с Ферн. Хелен Чемберс сказала его матери, что ее дочь отправилась во Францию.
Желтые гвоздики сами по себе выглядели неприкаянно. Райан заслуживает большего. Джош снял с них упаковку и начал втыкать их стебли между подсолнухами и зеленью, принесенными Ферн. Закончив, оглядел жалкое дело рук своих. Райан смеялся бы до слез…
При одной мысли об этом сердце его сжалось так сильно, что на глазах выступили слезы. Присев на мокрую траву, Джош ткнулся подбородком в согнутые колени.
— Прости, дружище… — голос его дрогнул, — подвел я тебя… и ее тоже…
Опустил голову на руки и разрыдался.
Мобильный телефон Ферн зазвонил, и, уже не впервые за последние недели, пульс ее сразу же подскочил.
Это не он! — сердито одернула она себя.
Так и было. Дисплей сообщил, что звонит мама, и у Ферн возникло искушение притвориться, будто она не слышит. Только тогда звонить будут каждые пять минут — от судьбы не уйти.
— Привет, мам.
— Привет, дорогая. Что поделываешь?
Давно следовало привыкнуть к нервным расспросам матери, но к своим двадцати восьми Ферн порядком устала от них. Ей хотелось сказать: «Я решила раздеться догола и исполнить канкан в „Мулен Руж“».
— Сейчас пойду в Лувр, а после него пообедаю и на Эйфелеву башню.
— Но она же ужасно высокая?
— Мама, ну что ты в самом деле! Не свалюсь я с нее, не волнуйся!
— Ну ладно, только будь осторожна.
Куда уж больше! Она и так слишком осторожна…
— Но во сколько приблизительно ты будешь на Эйфелевой башне?
Мама, похоже, вышла на новый уровень наблюдения. После прыжка Ферн с крана слежка за ней стала просто невыносимой.
— Зачем тебе это знать?
Мать кашлянула.
— Ну… просто мне хотелось бы знать, где ты. Особенно когда ты так далеко от дома.
— Я планирую быть там около двух. Удовлетворена?
Мама довольно хмыкнула в трубку.
— Замечательно, дорогая. И не забудь нам позвонить, если у тебя появятся новости.
— Пока, мам. Привет папе.
У нее появятся новости? Просто смехотворно!
Словно она маленькая девочка, отправленная на каникулы. Хорошо, что она догадалась уехать. По крайне мере теперь понятно, что Джош находит в бродячей жизни. Другие места, новые впечатления…
Она отправилась в Лувр, чьи залы оказались восхитительно прохладными по сравнению с раскаленными июльским солнцем улицами. После проигрыша в гонке, лишившись призовых денег, Ферн так переживала, что сняла со счетов все свои сбережения и передала пять тысяч фонду исследования лейкемии. У нее даже кое-что осталось, чтобы промотать.
В какой-то момент она оказалась перед Моной Лизой. Та улыбалась несказанно самодовольно. Ферн уперла руки в бока, вздернула брови.
«Выглядишь ты непередаваемо довольной, сидишь там, счастливая и удовлетворенная. В чем твой секрет? — молчаливо вопросила Ферн. Что ты знаешь такое, чего не знаю я?»
Горизонт тонул в легкой дымке. Ферн вглядывалась вдаль сквозь сетку с широкими ячейками — мера безопасности, на случай если кто-то из экскурсантов решит более внимательно разглядеть Париж. Как красиво тут, спокойно и мирно. Видна Триумфальная арка, Машины снуют внизу, словно рой потревоженных насекомых. Вон там Сена, величественно огибающая этот прекрасный, романтический город.
