Пан вернулся в свои покои, занял любимое кресло и надолго задумался. Миклош почтительно стоял рядом, стараясь даже реже дышать. Несмотря на всю свою свирепость, в глубине души он панически боялся вызвать недовольство ясновельможного: тот в момент сотрет опального холопа в порошок…
— Не допросить ли нам этого хлопца с минного поля? — осторожно предложил Миклош пану. — Уж больно он с вашим камердинером подружился… Правда, тот его выхаживал… А сельскому хлопцу внимание городского человека ох как лестно! Что, если наш тайный граф сумел его посулами да уговорами на свою сторону привлечь?
Пан поднял на него тяжелый взгляд, от которого у Миклоша побежали по коже мурашки. "Колдун! — тоскливо подумал он. — Не приведи господь, обратит в камень или разума лишит — по-собачьи лаять заставит…" Он был свидетелем того, как крестьянин, подкарауливший пана Зигмунда со свитой в лесу, внезапно выскочил из засады с ножом, требуя вернуть пропавшую накануне дочь. Зигмунд взмахом руки остановил кинувшихся на защиту телохранителей и пристально взглянул на нападавшего: тот выронил нож, упал на четвереньки и стал лаять, как дворовая шавка…
— Хорошо, приведи этого… Яна. Дочь мою тоже прихвати, может, она что прояснит. Что за события тут в мое отсутствие происходили? Чего вдруг Юлия им заинтересовалась?
Миклош кивнул и поспешно вышел, облегченно вздохнув. Вроде пронесло, только надолго ли. Все обернулось не так, как пан задумал, значит, начнет виноватого искать. А виноватый вот он — всегда под рукой. Эх, жизнь холопская!.. А дочка того крестьянина прехорошенькая была! Сам пан с девчонками не развлекался, стражникам своим отдавал, но наблюдать любил; Миклош, как старший над всеми, конечно, первый начинал. Сначала непривычно было при всех-то… Да и неподвижный взгляд пана смущал. Потом Миклош приспособился: чарку самогона опрокинет — и трава не расти…
О том, что потом делал пан со своими жертвами, Миклош старался не вспоминать. Магистр великого "Ордена черных колдунов" знал, что делает!
Некоторое время спустя Миклош отворил дверь, пропуская вперед Юлию. В нем говорило не воспитание, а инстинктивная боязнь зверя чувствовать кого-то у себя за спиной, пусть даже это — просто молодая женщина. На молчаливый вопрос пана Миклош только пожал плечами.
— Видимо, с хлопчиком мы тоже опоздали!
В глазах Зигмунда зажглись зловещие огоньки.
— Достань мне этого байстрюка хоть из-под земли! Головой отвечаешь. Учти, Миклош, ещё одна такая ошибка — самолично твое сердце из груди вырву!
Побледневший Миклош попятился назад к двери, будто пан уже занес над ним свой острый кинжал. Для того чтобы представить, как ясновельможный это сделает, старшему охраннику не нужно было даже напрягать свое воображение; суметь бы забыть то, что он видел наяву!.. Он выскочил в коридор, вытер пот и перекрестился: кажется, он опять получил отсрочку…
Между тем пан Зигмунд стал расспрашивать дочь.
— Юлия, расскажи-ка мне поподробнее, как умер Епифан?
— Не знаю.
— Как же так? А Вальтер говорил, что ты при этом присутствовала.
— Когда Вальтер его, мертвого, осматривал, я действительно была, а вот как это случилось — уволь!
— Ну, не странно ли, что умер вдруг здоровый мужик, который никогда на болезни не жаловался?.. Попробуй вспомнить все, не торопись, расскажи по порядку.
— Беата… Она провинилась передо мной. Хотела присвоить кое-что, принадлежащее мне…
— Хочешь сказать, украла?
— Не совсем. Правильнее так: она украла мое право быть первой. Я и отдала её Епифану. Или прикажешь церемониться с обнаглевшей служанкой?!
В голосе Юлии появились истерические нотки: она всегда знала, чем пронять отца, но не возмущение зарвавшейся служанкой в ней говорило, — та получила свое сполна, — а боязнь, что отец докопается до подробностей её отношений с Яном. Она позволяла деревенскому парню, слуге, обращаться с собой, как с последней продажной девкой!
— Хорошо-хорошо, не должна… Продолжай.
— А это все…
— Как — все?!
— На другой день я проснулась, ко мне зашел Вальтер и сказал, что Епифан умер от разрыва сердца… Он, видимо, перестарался с Беатой: у неё были вывернуты руки и даже спина искусана. Сам догадайся, что мог с ней делать Епифан… Он же был зверем!
— Но, заметь, преданным зверем. Он никогда бы не напал на своего хозяина… Что еще?
— С Беатой случилась истерика, и Вальтер дал ей успокоительное. А потом она попросила у меня прощения. Ползала на коленях, целовала ноги… Так, знаешь ли, трогательно. Если разобраться, она — просто дурочка…
— Но что все-таки случилось с Епифаном?
— Говорят же тебе: умер! Похоронен на заднем дворе.
— Кто видел, как он умер?
— Не знаю!
— Ладно, а где Ян?
— На кухне. Я посылала его помочь Марии.
— Миклош, сходи-ка на кухню. Если его там нет, спроси, кто и когда его в последний раз видел?
Миклош поспешно вышел.
— Если он все ещё там, будем надеяться, Миклош его отыщет…
Пан Зигмунд взял в руку висевший на груди тяжелый серебряный крест.
— Посмотри на него, Юлия, внимательно посмотри… Вглядись, вспомни: ты пришла к Епифану. С кем?
Глаза Юлии затуманились, лицо побледнело и приобрело растерянное выражение.
— С Яном… заставил… не знаю как.
— Рассказывай: что он сделал, когда вы пришли?
— Посмотрел на Епифана долго… страшно… Епифан упал, не шевелится… Ян снимает Беату… Она в обмороке. Ян несет её на руках. Пришли в мою комнату. Он говорит: "Охраняй!" Уходит. Возвращается с Иваном…
Юлия наморщила лоб, лицо её мучительно исказилось.
— Не могу. Не помню. Все расплывается.
Пан Зигмунд провел ладонью перед её глазами.
— Достаточно. Отдохни, приди в себя… Юлия, то, что я тебе сейчас скажу, очень важно…
Но Юлия медленно приходила в себя, точно никак не могла проснуться. Она тряхнула головой, провела ладонью по волосам: только теперь на её лицо стали возвращаться прежние краски.
— Ты что-то хотел сказать важное? Разве я ещё не все знаю?
— Юлия, твой тон сейчас неуместен… Да, я занимался твоим воспитанием так, как считал нужным: узнавать, откуда берутся дети, вовсе не обязательно в брачную ночь и приходить от этого в ужас… Сейчас не об этом. Хочу поговорить с тобой о моем камердинере. Теперь уже бывшем.
— Он — умер? Не правда ли, ты его не очень жаловал?
— Ты наблюдательна. Более того, я его ненавидел. И вообще, он не тот, за кого себя выдавал. Думал, я его не узнаю.
— Так кто же он все-таки?
— Он — настоящий владелец этого замка. Граф Федор Головин.
