Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Так вот, когда я подходил к своему вечерне-летнему купированному вагону, что домчит меня через шестнадцать часов до моей мамочки, до вкусных пирогов-растегаев-ватрушек-курников и свекольников-окрошек-щец-рассольников, то увидел до боли знакомую иллюстрацию к строчке Александра Блока о сердечных делах: «что делаешь, делай скорее».
На пределе своих возможностей две упертые тетки катили, перли и толкали дюжину клетчатых баулов размером с хааароший холодильник. Баулы были не тяжелые, но объемные и из-за этого хлопотные. Их было гораздо больше, чем рук, и в месячных лучах молодой светлой ночи сцена выглядела обескураживающе негигиенично.
С отрадой, многим незнакомой, я увидел это полное гумно.
Измени две буквы в последнем слове.
Одна из теток громко сказала:
– Ну, еще один такой заход, и я матку блин уроню.
Другая, вторя ей, хихикнула:
– Ну, не велика потеря по нынешнему курсу.
Не голос и не грубость, а оброненная золотистая стрелка смешка пронзила меня – Света и Тома, бабы-торбочницы, карьерные челночные дипломатки!
– Женщины, на перроне нельзя скапливаться больше восьми, – строго сказал я им голосом милиционера.
– Ой, ни фига, да это ты! – заголосили они.
Надо ли мне говорить, что мы оказались в одном вагоне, а потом в одном купе, подталкивать баулы они мне брезгливо не давали.
– Это надо знать и уметь, как кубик Рубика, – подняв грязный палец, важничала Тома.
– Рублика, – сострил неуместно я, все же перепачкав свой продвинутый светлый льняной прикид от лже-Ферре.
– Ничего, мы сейчас тебя посолим, – лукаво погладила грязные новообразования позолоченная Света.
Мы не видались целых надцать лет.
Они ойкали, как в песне про любовь:
– Ой, мы в таком виде!
– Вид – ладно, но ни полслова о запахе, любимые… – пел я в унисон.
– А ты – язва!
– Да, уж не то что твой электропоезд.
– Он давно в депо.
– В депо на Лимпопо…
Вот так мы и проговорили в рифму до самого родного города расчудесной компанией – с двумя задорными торбочницами и парочкой их пол-литровых подружек.
Из всех пятерых я был самый пьяный.
Лил комплименты.
Хорохорился.
Немного врал.
Они меня поочередно приглашали в гости, но телефон дали один. Я обещался и оставил мамин.
Время интересно поступило с ними, раздвинув далее и сплотив еще теснее, словно по законам наивной диалектики.
Оно развело их во всем – в прическах, в манере говорить и держаться, даже брать казенный стакан и выпивать.
Как я этого раньше не замечал.
Как Тома странно держит руки в карманах, когда курила со мной в тамбуре, как охотник, а Света – совсем курочка – все время тупо кудахчет. Утром увенчала себя глупейшей заколкой с большим черным бантом, словно ученица-переросток из вспомогательной школы.
Я им плел, как они мне нравились сразу обе, и как не нравился электричка.
– Хорошо, что хоть сейчас раскололся, – сказала Света, но как-то особо, двухголосо, будто и Тома ей вторила на полтона ниже.
– А что «электричка»? Сделал «дело» – и в депо-лимпопо.
«Делу», как я понял, уже полных надцать лет.
– А как «дело» кличут?
Он оказался моим тезкой. Учится в медучилище.
– На охушера, – сострил я опять не очень уместно.
Они переглянулись. «Дело» был обожаем. Вся челночная возня только ради него.
– Ради него, – сказала одна.
– Него одного, – сказала другая.
«Ради одного», – сказало мое внутреннее я своему еще более внутреннему ю.
Утром я продраг глаза. Поезд продирался к вокзалу через всякую полуразвалившуюся пригородную ботву, как пьяный гость к дачному сортиру. Они засобирались. Я обратил внимание на естественную разделенность их общей жизни.
Косметички, мазилки, гребешки – Света.
Гладкий зализ. Сокрытие примет – Тома. Она, когда курит, зажимает фильтр зубами. Щурится по-охотничьи.
Когда мы ночью выпивали, она выкрикнула, оборотясь к Свете, гортанно, как птица: «Не смотри на меня! Не смотри, ты слышишь! Слышишь, ты!»
Она стала мосластее, сильнее проступили все ее сочленения, стало понятно, как она сделана и что состоит из жил и плохо развариваемого мяса. Колени, локти, заострились скулы. Суповая курица.
Но нет, хуже она не стала.
В ней рельефнее выступила трагическая личина, и когда она вдруг задумывалась, то лицо ее делалось грустной маской отощавшего Пьеро.
Вот только разрез губ совсем не пьянящий, а сухой и жалкий с выраженными поперечинами складок по углам. Незавершенное строительство.
Ну а Света стала совсем Мальвиной, вечно оправляющей рюши, кружево, блонды, оборки и оторочки. Будто утренник, и она прочитает стишок о непорочно зачатом Ильиче-младенце.
И кавалерист-девица рядом.
Нет.
Андрогин-знаменосец.
* * *
Как догадывается любезный читатель, наша встреча состоялась примерно через неделю. Конечно, мне позвонили, и я, конечно, улизнул с мамочкиной дачи, разрываясь от любопытства. По дороге через лес и поле я, конечно, пачкался малиной из размокающего кулька.
И, конечно, я накупил веселого «Асте-Спуманте», этой дешевой итальянской шипучки, ее смешливыми волнам тогда была залита вся провинция. Этой шипучей головоломкой. Этой головоломной шипучкой. Выберите нужное. Почему-то до вин Папского замка виновозы тогда не доросли.
И вот я у дверей в обычном собачьем районе, в обычном доме, кавалер с розами, конфетами, и ведром Спуманте. Как в пьесе. Тычусь в пипку звонка носом. Вспоминаю, что носами целуются добрые изнутри дикари на островах Линезии.
Конечно, я был встречен по литерной категории, даже не по первой!
Просто veri-veri VIP!
Но я, честно говоря, сперва не понял, к кому я попал в гости, к Томе или Свете. Квартира очень хорошая, если бы не нечеловеческая похабная даль. Вид из высокого окна невероятный – Волга и Заволжье в жидкой жаркой дымке. Завитки островов. Эротика горизонта.
В квартире три комнаты: одна, судя по вампирическим постерам и гитарно-мотоциклетой амуниции, – тезкина, и он, само собой, в недельном отсутствии.
– Что, «дело» в депо? – как-то глупо поинтересовался я.
Есть еще двуспальная спальня и аналой телека-видика в красном углу гостиной. Квартира, конечно, Томина, но Света порхает, вынимая тарелки-рюмки, и нося недостающие детали из кухни, вовсе не как гостья.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
