Да теперь как людям в глаза смотреть, общим знакомым, а у них все знакомые общие. Его спросят на голубом глазу: «Ну, как там Ленка?» А он скажет: «Не знаю». — «Как так не знаю? А кому же знать? Ах ты, шалунишка!» То есть всех знакомых теперь придётся избегать. Это трудно представить, а вот ещё хуже: а родня? Мать узнает — зарыдает, смахнёт слезу старик отец. Сестрёнка-гимназистка тоже будет плакать, а то и утопится.
Но это были ещё цветочки, пускай бы топилась. Его прошибла мысль чудовищной силы: она полюбила другого и сперва молчала. А он-то не знал, он-то с ней как с родной! А она уже в это время, принимая ласку, значит… Он понял теперь задним числом, как мог смешон быть в её глазах своей самодовольной снисходительностью или нежным сюсюканьем, и краска тяжкого оскорбления заливала его уши.
Он решил: «Во-первых, я отомщу. Во-вторых, жестоко отомщу. И в-третьих, скоро отомщу!» Он долго раздумывал, как именно жестоко и скоро.
Хотелось помечтать перед сном, когда душили слёзы. Он вообще-то всегда был плаксой.
Однако все приходившие ему в голову способы мести казались либо чересчур мелкопакостными, либо слишком опасными. Либо уже совершенно нежизнеподобными. Он, например, представил, как убьёт кого-то из них, но это сразу напомнило рассказ Антона Чехова. И даже хуже, потому что чеховский мститель дошёл в воображении только до суда, а наш — до шконки и параши, представил, как он присел, это было омерзительно представить, как он присел. А муки нравственные? О, конечно, нравственных мук он не перенесёт!
И тогда сказалось это. Сначала мысленно: «Женщина, а ведь это наказуемо». А потом и устно при первом удобном случае. Она немного оробела и спросила: «Как?» Он, не задумываясь, ответил: «Через детей». Не задумываясь, зато потом он задумался — почему так, не задумавшись, ответил. И думал ещё долго — всю оставшуюся жизнь.
Но это было потом, а тогда ему сначала сказалось, а потом подумалось. Что это толково придумано. Но, признаться, как будто несколько жестоко? Ну ничего. Во-первых, так ей и надо. А во-вторых, мечтать не вредно. Ему хочется помечтать, ведь хорошо в очках мечтать, и это его личное дело. Между тем игра могла получиться захватывающая. Каждую ночь перед сном. Было чем заняться. В долгие часы бессонницы.
Он подумал, что эта нехорошая женщина, конечно, очень хороша, но только собою, а в себе носит кошмарный сонм хронических заболеваний, да вот-с мы тут, юнош мой яхонтовый, и списочек приготовили-с:
1) хроническое малозубие с недоразвитием всех пар челюстей;
2) привычный вывих плеча;
3) хронический гепатит то ли А, то ли Бэ, то ли ни А ни Бэ. И Цэ и Дэ до кучи;
4) хронический цистит, всякий раз обострявшийся после сексуальных эксцессов и беганья босиком по снегу;
5) хронический, кроме простого цистита, и холецистит;
6) ну и просто дура какая;
7) остеохондроз;
8) детское косоглазие и носила очки для спрямления орбит, правда, вроде, спрямила, но факт есть факт;
9) острым педикулёзом однажды в детском лагере хворала, как обнаружилось по возвращении домой;
10) подострый ринит с усиленным соплеотделением;
11) не исключён также гастрит, потому что съели мы как-то раз по пирожку неподалёку от вокзала, и мне ничего, а она залетела, в смысле живот заболел, правда, это могло быть связано и с холециститом, а также с болезненными менструациями (см. пункт 12). Она тогда съела и говорит, что, кажется, съела пулю. «Какую пулю?» — удивился он. «А в живот!» — отвечает, и точно — болело весь день. Но главный-то юмор состоит в том, что спустя много лет на месте того места выстроили предприятие быстрого питания под заголовком «Пуля». Правда-правда!
12) болезненные менструации;
13) головные боли, истерики, битьё посуды, слёзы;
14) пиромания —
и это-то всё в двадцать один год! Да ей обложиться грелками, пиявками и питаться овсянкой через трубочку, а она рожать собралась!
Он лёг на диван и, с удовольствием пуская вверх дым, сплёвывая на пол и стены, до потолка, конечно, не доставал, хотя и попробовал, но всё вернулось обратно — на лицо-то полбеды, а вот подушка мокнет, — и, с удовольствием воняя носками, размышлял. Она весьма внушаема. Когда у неё что-нибудь побаливало, иногда живот, а чаще его низ, он укладывал её в кровать, сам садился рядом. Он делал значительное лицо и тоном гуру, по-нашему это будет учитель, называл время, через которое боль пройдёт, и гладил её по всему, и боль проходила в предсказанное время. Он считал, что это психотерапия, а сейчас вдруг подумал: а вдруг это не психотерапия? Теперь, измотанная известными событиями, она услышала от него, никогда прежде не ошибавшегося, такое зловещее пророчество.
Он знал и то, что в её роду идёт уже серьёзно ряд подобных из этих болезней, пока коснувшихся некоторых посторонних и малоценных родственников. Он сам в своё время был озабочен этим, и даже на досуге беспокоился за судьбу их возможного будущего ребёнка. Вот тут стоп. А если не врать?
Возможного и будущего ли? То есть, конечно, ещё как возможного, но вот будущего ли — вопрос. Всё-таки сперва надо выучиться, закончить институт, правильно говорил Ленин папа на свадьбе: «Учиться, учиться и учиться!». То же и все говорят. Брать ей академический отпуск — всё забудет, и без того двоечница, опять же время терять.
А вот если не врать?
Ну, конечно, придётся подрабатывать, конечно, неохота. Сторожем. Ночь не спать или спать мало и неудобно, а с утра на занятия, и полдня клевать носом, а ведь ещё вопросы задают, то есть ещё готовиться к занятиям, вот дерьмище-то! Сторожем… А платят сколько? Это значит — мучиться, а денег всё равно будет не хватать. Лучше дворником — ночь спи, с утра работай. Да, но только не зимой. С утра шёл снег, а потом слежался, и вот поди-тко поколи лёд, а он ведь — сволочь прочная и бесконечная, лёд. Плюс помойки, а вокруг — девятиэтажки, это всё мусоропроводы, так он не понял, кто он будет — голубой дворник с бляхой или мусорщик на Лорее? А зарплата, как у сторожа, если, конечно, не обслуживать десять дворов, но тогда когда жить, учиться и бороться?
(Бороться, бороться, что-то я хотел сказать про бороться, забыл.)
Ну котельная. А где она? А вон она, ближайшая дымит за сто вёрст, да туда и идти-то страшно, не то что что. Вагоны разгружать? Так это на вокзале, это ещё дальше, да и как там всё — хрен его знает. А может, там какая-нибудь мафия, всё-таки место криминогенное. Рэкет. Опять же это ночами, спать вообще не получается, это ещё хуже, чем сторожем. Ну, какие ещё работы бывают? То-то, что никаких. Хлопотно это. И ни хуя себе, а когда вообще стихи писать?!
Ну ладно, ладно, мы поняли: лирический герой — лентяй. А вот если всё-таки совсем не врать?
Ну тогда, наверное, надо вспомнить, что никакая ты не Манька Облигация, а лирический герой. Герой, понимаешь? Поэт деревни и гражданин мира. Что стихи обыкновенно пишутся в трамваях, а это будет вполне актуально при поездках на вокзал, а также сторожевыми ночами. А не хочешь писать — не пиши, сынок, а захочешь — напишешь. Что денег не хватает естественным образом, и родители помогут, и стипендия к жалованью, так что и проживём, и выучимся, а что тебе неохота, то мы это понимаем, но не более того.
