— Суфий учит, — в голосе танцовщика звучал металл, — что не быть спасенным тому, кто не чтит место спасения. — И добавил шепотом: — Помни, после захода солнца.
Что он имел в виду, говоря о спасении? Не суфий, разумеется, — Михайло. Может, просто повторял заученные мантры, какие постоянно звучат на собраниях братства? Но это уж слишком примитивное предположение. Бердо хорошо разбирался в людях. Его любовник не всю жизнь служил сторожем в заброшенной каменоломне, напротив — он явно был неплохо образован, хотя предпочитал этого не демонстрировать. Да он, собственно, ничего о себе не рассказал, если не считать истории с мотоциклом. Только сейчас, усаживаясь за столик в садике кафе, Бердо попытался представить себе своих предшественников. Драго мог быть механиком, легкомысленным и необязательным; возможно, членом того же братства. Стефан, разумеется, ни в каком братстве не состоит — скорее всего, он торгует наркотиками: наркомафия во всем мире использует подобных типов.
«Господи Иисусе, — подумал Бердо, выпив залпом рюмку ракии, — во что я вляпался?»
И верно, в такие истории он еще не попадал. Что бывало обычно? Короткая, заранее оплаченная «сессия» в гостиничном номере. Уик-энд, проведенный в каком-нибудь амстердамском клубе. Или недельный отпуск в горах с официантом, которого подцепил на морском курорте. Интуиция подсказывала Бердо, что надо вернуться в гостиницу и мчаться в аэропорт, навсегда оставив в этом городе воспоминание об одной необыкновенной ночи. Однако надежда — ба, почти уверенность — в том, что его ждет повтор небывало острого наслаждения, отгоняла тревогу. Он был немолод и знал, что, скорее всего, ощущений такой глубины и остроты ему никогда уже не испытать. Даже если б в его распоряжении оказались все деньги фирмы Festus & Felix или еще большая сумма.
Мимо кафе проехал мотоциклист, и тут Бердо озарило. Ведь на углу улицы перед гостиницей — он несколько раз замечал краем глаза — есть магазин, торгующий велосипедами и мотоциклами. Расплатившись, Бердо немедленно туда отправился и уже через четверть часа остановил свой выбор на новой «Хонде». Неожиданно возникла проблема с оплатой. Кредитных карточек в магазине не принимали, а банкомат мог выдать только сумму, эквивалентную семистам евро. Слишком мало, чтобы не сходя с места купить модель XRV 750 Africa Twin.
В гостинице он быстро раздобыл информацию обо всех иностранных банках в центре. К сожалению, банк Barclays, где у него был тайный (недоступный даже отечественным налоговым органам) счет, не имел в городе филиала. Направляясь в Raiffeisen, он вспомнил правила пользования счетами фирмы. Festus & Felix лишь очень немногим и только в чрезвычайных обстоятельствах позволял во время «Паломничеств Правды» снимать со счетов наличные. Бердо принадлежал к числу этих немногих. А обстоятельства были чрезвычайные.
Когда часом позже он на новехонькой «Хонде» въехал на гостиничный паркинг, взял квитанцию и со шлемом под мышкой подошел к молоденькому портье за ключом от своего номера, тот посмотрел на него с нескрываемым любопытством. Однако Бердо этого не заметил. На крыльях эйфории — не дожидаясь лифта — он взлетел по лестнице на третий этаж. Уже в номере, еще раз примерив шлем, поглядел на себя в зеркало. С закрывающей лицо темной шторкой он был похож на инопланетянина или церемониймейстера из самых эпатирующих сцен у Лотреамона.
Бердо закрыл компьютер. Поток воспоминаний оборвался на комментариях блоггеров: «Я бы хотел поставить памятник Осаме, потому что он настоящий народный герой, лучше всего напротив памятника королю Яну Собескому», — написал Вуду. Некий Карапуз признался: «Взрывы в городе, видимо, субсидирует ксендз Монсиньоре, поскольку вино с его рожей на этикетке плохо расходится; это обыкновенная афера». Зато Беата заявила: «Мне все это по барабану, мусульмане — в Аушвиц, евреи — в Израиль, поляки — развлекаться, русские — работать!» А Хакер сообщил: «А мне нежаль таргашей известно какого праисхождения, которые в ночных магазинах спаивают Польский Народ. Мало за это взрывать. Их надо в лагеря alles zusammen[59]».
— Демократия, — пробормотал Бердо, насыпая Гераклиту в мисочку сухой корм, — право голоса дается и разумному человеку, и дебилу. Разве это хорошо? Разве мы этого добивались? Ну скажи!
Кот, зарывшись носом в кучку бурых брикетиков, с удовольствием их грыз. Бердо, гладя его, добавил:
— Ты же сам говорил, что демократия — это плохо, потому что многие — дурны, немногие — хороши! Не так? Может, я что-то перепутал?
Гераклит на мгновенье оторвался от еды и посмотрел хозяину прямо в глаза. Он мог бы ответить другой цитатой из своего тезки: «Свиньи грязью наслаждаются больше, чем чистой водой» либо «Ослы солому предпочли бы золоту», но кошачья мудрость явно подсказала ему, что такой ответ сегодня привел бы исключительно к хаосу и безобразию в их общем доме. Поэтому он даже не мяукнул и как ни в чем не бывало уткнулся в свою мисочку.
Бердо отправился в ванную. Под душем к нему снова вернулись сараевские воспоминания — насыщенные, яркие картины продолжавшегося несколько дней счастья, которое так неожиданно на него свалилось. Поначалу Михайло не хотел принимать подарок, хотя при виде «Хонды» у него загорелись глаза. Все происходило будто в сюрреалистическом романе: вечером Бердо вскакивал на мотоцикл и мчался в каменоломню, а на рассвете возвращался в гостиницу. Отсыпался за бессонные ночные часы, бесцельно бродил по городу и с нетерпением ждал вечера, с тревогой спрашивая себя: сколько еще это может продолжаться?
В предпоследнюю ночь Михайло согласился, чтобы Бердо перед отъездом оставил ему мотоцикл. Однако ни один из них словом не обмолвился о том, когда это должно произойти.
Сейчас, вытираясь мохнатым полотенцем, Бердо с мазохистской скрупулезностью восстанавливал в памяти все до мельчайших подробностей.
Как обычно, он подъехал к самому домику с уже выключенной фарой. Эхо, отразившись от вертикальных стен каменоломни, еще несколько секунд повторяло визг останавливающегося двигателя. Он снял шлем и вошел внутрь. Михайло лежал в кровати с запрокинутой головой. У него было перерезано горло. Постель, пол, стена забрызганы кровью. Бердо долго держал любовника за руку и всматривался в его широко открытые глаза, словно надеясь отыскать последнюю искорку жизни. Но тело уже остыло. Убийство, видимо, было совершено не меньше часа назад. Не сходя с места, Бердо взглядом искал орудие преступления. И вдруг почувствовал запах, донесшийся от входной двери вместе с дуновением горного воздуха, — запах пота, ракии, щедро смазанного оружия и дешевого крепкого табака. На пороге стоял, пристально глядя на Бердо, мужчина. На плече у него дулом вниз висел «калашников».
— Это не я, — Бердо ответил на незаданный вопрос.
— Ну а если не ты и не я, то кто?
Голос у мужчины был глухой, невыразительный, бесстрастный.
На нем был китель без знаков различия, черные джинсы и сильно поношенные кроссовки.
— Не знаю, — Бердо внимательно смотрел, как тот, чиркнув пластиковой зажигалкой, прикуривает погасшую сигарету, — но надо сообщить в полицию.
