Всё. Выстрел.
– Ну здравствуй, – спокойный голос Зонненлихта прозвучал откуда-то издалека; Настя ощутила шум в ушах, словно её окружило незримое море. Она прислушалась: нет, это не море, это огромное ополчение, и до неё доносится звон оружия и шелест знамён. – Не устал бегать?
Саша сел поудобнее и совершенно небрежно ответил:
– Ты знаешь, нет. Живому всё хорошо.
Зонненлихт посмотрел по сторонам, скользнул взглядом по Насте, словно не узнал её. Потом светло-зелёные глаза потеплели; теперь он глядел почто душевно, хотя это было ему отнюдь не свойственно.
– Оставьте его, Антон Валерьевич, – прошептала Настя. – Пожалуйста, оставьте.
Он грустно усмехнулся и перевёл взгляд на Сашу.
– А ты молодец, – уважительно произнёс Зонненлихт. – И курсовую сдал, и с Хариным договорился. Думаешь, его стрелок снимет меня?
Саша нахмурился и опустил глаза. Настя сидела ни жива ни мертва.
– Расстояние довольно приличное. И я сижу в стороне от линии огня.
Саша натянуто улыбнулся.
– Ничего страшного, – произнёс он. – Важно окончательно вывести из строя оболочку, она и так уже на ладан дышит. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор двигаешься.
Было в этих словах что-то такое, что Настя закусила губу от страха. Значит, где-то на крыше сидит снайпер, который в любой момент спустит курок – и снайпера позвал Саша. Её Саша.
Впрочем, сейчас это был совершенно другой человек. Спокойный, собранный и жёсткий, скрывающий усталость и внутреннее опустошение даже от себя, знающий, что ему придётся умереть, но готовый бороться за себя до конца – было в этом отчаяние и жажда, что сильнее смерти, что поднимают мёртвых из гробов.
– О какой оболочке идёт речь? – спросила Настя, и не услышала своих слов. Зонненлихт улыбнулся и поправил безупречно завязанный галстук.
– Настя, – сказал он заботливо. – Ты иди лучше, погуляй. Не надо тебе этого видеть и слышать.
Настя хотела ответить, но Саша её опередил:
– Отчего же не надо? – с ядовитым цинизмом поинтересовался он. – Настя, а ты знаешь, что такие, как он, делают с подобными мне? Разбирают на части. И не дают умереть. Старательно поддерживают жизнь в обезумевшем от боли полутрупе и наслаждаются его агонией. Недурно, правда?
Настя коротко вскрикнула и закрыла лицо ладонями.
– Господи, – прошептала она. – Это неправда. Антон Валерьевич, скажите, что это неправда. Ради бога, скажите, что это неправда!
Он промолчал – и это было красноречивее любого ответа. Насте показалось, что она разучилась дышать.
– Я убиваю первенцев на глазах их матерей и превращаю землю в соль, – наконец устало промолвил Зонненлихт. – Я славлю того, кто сотворил и соль, и землю. Покажи ей правду, раз уж ты настолько алчешь правды.
В эту минуту земля под Турьевском пришла в движение.
Кофе-машина содрогнулась, и кофейные струйки веером брызнули на передник официантки.
Где-то на перекрёстке машины столкнулись и истерически заверещали.
С неба на асфальт перед кафе рухнули обгорелые комочки – то, что прежде было голубями.
Снайпер Харина, поймавший в прицел бледное лицо Зонненлихта, вдруг увидел белое пятно на месте лица жертвы, а потом солнечный зайчик прошёл сквозь линзу и расцвёл в его мозгу. Последним, что он ощутил, был шелест огромных невидимых крыльев.
– Пусть так, – промолвил Саша. – Пусть так.
Столы и стулья пританцовывали на асфальте, выстукивая ножками неуловимо знакомый мотив. Со стороны перекрёстка донёсся женский визг и звон разбитого стекла.
– Зеркала рассыпаются, и из них выходят страшные сны, – совершенно спокойно произнёс Зонненлихт, удерживая пляшущую чашку. – Засыпая в одном мире, ты просыпаешься в другом, выбирая вариации будущего без своего желания. А я вижу все сны всех людей на свете, и знаю конец истории во всех возможностях развития сюжета. Проснись!
И Настя проснулась.
* * *
Дойти до кафе она не успела.
Настя увидела Сашу с чашкой дешёвого кофе в руке, и Зонненлихта, который садился за его стол, и поняла, что всё закончилось. Они скрывались долго, но окончательно скрыться так и не сумели.
И что теперь делать?
Саша поймал её взгляд и отрицательно помотал головой. Зонненлихт обернулся, некоторое время пристально рассматривал Настю, а потом что-то небрежно проронил Саше и поманил её.
Казалось, кроссовки липнут к асфальту. Настя шла медленно, будто повиновалась чужой давящей воле. Однако Зонненлихт смотрел на неё ласково и устало, и, насколько она успела его узнать, такой взгляд был для него несвойственен.
– Ты помнишь свой прошлый сон? – поинтересовался Зонненлихт, не утруждая себя приветствиями.
– Да, – кивнула Настя. – Началось землетрясение, и снайпер на крыше погиб.
– Он и сейчас там, – мрачно заметил Саша. – Настя, слушай… тебе лучше погулять где-нибудь. Не надо тебе в этом участвовать.
Зонненлихт усмехнулся и отодвинул от стола свободный стул.
– Садись. В ногах правды нет.
Некоторое время они сидели молча. Официантка за барной стойкой силилась оттереть пятна с фартука, не понимая, где её угораздило так измазаться. Бродячий кот с невероятно наглой рыжей физиономией принюхивался к двум горелым комочкам на асфальте.
– У тебя оружие с собой? – безразличным голосом поинтересовался Саша. Зонненлихт криво ухмыльнулся и провёл ладонью над столом. Повеяло озоном, и на грязном пластике возникла серебристая катана с тонким рисунком по лезвию. Настя не удержала вскрика.
– Хочешь устроить дуэль? – мягко осведомился Зонненлихт.
– Ни в коем случае, – произнёс Саша. – Просто хочу посмотреть, как именно меня будут убивать.
Настя почувствовала, как дрогнула земля под ногами.
– Дурак, – слово выстрелило, словно щелчок кнута, словно пощёчина. – Я принёс тебе весть.
Саша насторожённо смотрел на Зонненлихта. Катана медленно растаяла в воздухе, и Зонненлихт промолвил:
– Тебя прощают. Ты прощён, дурак, и можешь вернуться на небо. В любой момент.
– На небо? – испуганно и недоумевающее переспросил Саша. Впрочем… это был уже не он: за привычным и родным лицом Настя вдруг увидела иные черты – когда-то прекрасные, но теперь опалённые огнём.
– На небо? – прошептала она.
Зонненлихт посмотрел на них с привычным брезгливым недоумением.
– Да. Чего тут непонятного? Тебя простили. Ты снова равен нам в чести и в славе.
Воцарилась тишина. Настя смотрела на Зонненлихта и видела совершенно другого человека – хотя к человеку это существо имело очень отдалённое отношение. Оно сияло золотом и насыщенной лазурью, а за его спиной трепетали огромные белые крылья, и это было настолько прекрасно и страшно, что Настя зажмурилась – а когда открыла глаза, то удивительное видение исчезло, и за столом сидел прежний Зонненлихт. В пальцах он крутил невесть откуда взявшуюся лилию на тонком стебельке; однако Настя уже ничему не удивлялась.
