– Ты не в своем уме.
– Но это правда, – парировала она. – Вовсе не я это придумала.
Тем утром они встали рано. Был конец августа, и надвигался новый учебный год. Филиппо каждый день ходил на классные собрания, а Анна сидела над каталогом последних приобретений городской библиотеки. Однако за завтраком, помешивая свой овомальтин, Анна дала волю фантазии.
– Это ограбление! – крикнула она; муж, еще в пижаме, как раз выжимал апельсин. Он обернулся и спросил:
– По-твоему, это смешно?
– Иллокутивный акт, – объяснила чуть позже Анна, намазывая масло на ломоть черного хлеба.
Филиппо только вздохнул.
– Это тип высказывания, который семиотики называют «иллокутивным», – сказала Анна. – То есть лингвистическая форма, которая осуществляет действие по той простой причине, что оно совершается.
Филиппо посмотрел на нее так, словно она продекламировала считалку на суахили.
– Да это же просто! – не отступала Анна. – Пример – когда священник или мэр говорит: «Вы муж и жена», и они становятся супругами.
– Не сыпь мне соль на рану… – пробурчал Филиппо.
– Не остроумно! В шестидесятые годы знаменитый грабитель Хорст Фантаццини обчищал банки, не прибегая к оружию. Ему достаточно было облокотиться о кассовую стойку, поглядеть на сотрудницу и учтиво так произнести: это ограбление. Она отдавала ему деньги, и он спокойно уходил.
Филиппо поднял глаза от тарелки и сказал:
– Эту историю я никогда не слышал. Где прочитала?
– Я провела изыскания об ограблениях. Знаешь, не могу поверить, что нам предстоит сделать что-то незаконное!
– Да, – Филиппо помрачнел. – Я тоже не могу в это поверить.
– Не говори мне, что ты передумал. Мы делаем это для Жана.
– Да знаю, знаю. Но согласись, такое выпадает не каждый день. Человек, с которым мы общаемся во время отпуска, звонит к нам в дверь и говорит: я вор, похитили мою дочь, мы должны обчистить банк.
– Ну да, правда… Но ты ведь ему веришь?
– Конечно. Я не собираюсь отступать. Но, Анна, те-то не шутят! Это не игра, и, если что-то кончится плохо…
– Ох, но можно ли всегда быть пессимистами? И в любом случае Жан сказал, что нам отведена роль второго плана. В сущности, пока он хочет, только чтобы мы сделали фотографии.
– Это так, – Филиппо вытер рот, отодвигая стул. – Кстати, когда мы их сделаем?
– Я думала, после обеда. Нам нужно снять вход в банк и все прилегающие улицы.
Анна говорила быстро, убирая посуду со стола. Мужу она напоминала девочку, которая готовится к пикнику. Он схватил хлебную корзинку и спросил:
– А как ты думаешь это делать? Не каждый день бывает, чтобы кто-то решил пофотографировать офис «Юнкера».
– Я уже все продумала, – сказала Анна, – и разработала план.
Филиппо снова опустился на стул, кладя хлеб перед собой. Открыл рот, закрыл. Потом решился и спросил:
– Ты разработала… план?
– Да, я спросила твою сестру, не одолжит ли она мне Джиджи на пару часов. Если я сделаю вид, что фотографирую ребенка, никто ничего не заметит.
– Мм… – Филиппо играл хлебным ножом. – Будем надеяться.
– Это безукоризненный план!
– Точно безукоризненный?
– Да, да! Я еще составила поминутный график. Хочешь посмотреть?
Филиппо только поднял глаза к небу.
Если, двигаясь от трамвайной остановки «Централь» в Цюрихе, пересечь мост над Лимматом, можно попасть на узкую улицу, идущую по берегу реки. Туристы особенно любят фотографироваться здесь на память. С определенного места улица забирает вверх, пока не доходит до небольшой площади, которая называется Линденхоф.
Оттуда видны река и Старый город. Можно поиграть в шахматы на досках, нарисованных на асфальте, или посидеть на каменной стене, созерцая вид.
Этим и занимались Контини и Виола. Только вот вместо того, чтобы наслаждаться видом, они говорили о деньгах.
– Это вам обойдется дорого, – сказала Виола.
– Мы можем заплатить, – отозвался Контини, – но важно не допускать ошибок. У нас будет только одна возможность.
– Если вы устроите мне встречу с тем человеком, я уж его зацеплю.
– А если он откажется?
– Кто привык платить, не отвергнет ту, что за бесплатно.
– Важно, чтобы ты сумела оказаться у него дома. Не соглашайся ни на какие другие предложения.
– Эй, спокойно! Я ведь не в первый раз этим занимаюсь!
Контини кивнул. Он размышлял, заметно ли со стороны его замешательство. Прошлой ночью он объяснил Виоле затею в общих чертах, а теперь посвятил ее в подробности. Сальвиати считал Виолу славной девушкой, достойной доверия. И на Контини она произвела хорошее впечатление. Не нравилась ему операция в целом.
– Ты ведь понимаешь, что мы сильно рискуем?
– Еще бы, – произнесла она, – но это риски мнимые. Твой друг Сальвиати организовывал штуки посерьезнее, в старые времена…
– Могу себе представить…
– И все же мне такая работа очень кстати… Уже на пенсию пора, и приходится откладывать каждый сантим!
Контини обернулся посмотреть на площадь. Ее затеняли большие липы, от которых пахло летом, послеполуденным загородным ничегонеделаньем, когда сидишь в тени. На скамейках расположились дети с книгой, несколько пожилых пар. Собака виляла хвостом подле двух игроков в шахматы.
– А потом что будешь делать? – спросил Контини.
– Ой, не знаю! – Виола рассмеялась. – Думаю, вернусь в свой городок… У моей двоюродной сестры салон красоты в Апулии – может, смогу ей помочь. Что-нибудь найду.
Контини закурил сигарету. Они прояснили все целиком и полностью, но он чувствовал какую-то вялость. Будь его воля, он бы так и сидел на этой площади, час за часом, слушая шелест лип и глядя на реку.
– А ты, – спросила, в свою очередь, Виола, – ты чем занимаешься? На делового, по-моему, непохож.
– Да, я не из них. Помогаю Сальвиати.
– Это ведь его последнее дело, да?
– Да, – Контини скорчил гримасу, – скажем так.
– О, я не хотела сглазить. Все пройдет отлично! Оба идем на последнее дело, только посмотри, какое совпадение! А ты – на первое!
Контини натянуто улыбнулся. Потом встал и надел соломенную шляпу, которую прежде положил на стену. Сказал:
– Мне надо идти.
– А я еще немного побуду тут, – ответила Виола. – До встречи!
Контини вернулся на остановку «Централь». Поехал на третьем до Штауффахер, а потом на восьмерке до Гельвеция-платц. Затем прошелся по Лангштрассе. Дошел до остановки тридцать второго, не обращая внимания на происходящее вокруг. Обычно он был хорошим наблюдателем, ему нравилось созерцать людей и пейзажи. Но в последние дни его осаждали собственные мысли, одни и те же.
