Консервативное правительство рухнуло, наступила эпоха военного произвола. Выступления Минэкити становились все более патриотичными, у него появилось много новых сторонников, он сделался народным героем. Но чеки, раздаваемые им направо и налево, разумеется, оплачивал Тобита.
Плотины вырастали повсюду одна за другой, однако до тех, что строились в Корее и Маньчжурии, было уже не дотянуться.
После войны дружба между постаревшими Минэкити и Тобитой сделалась еще крепче. И Минэкити все так же отправлялся в Токио, наводя ужас на электрические компании.
Капитал Тобиты перевалил за миллиард йен, и он стал самым богатым человеком в Хокурику[27].
ПИОНЫ
Нежданный друг пришел ко мне с неожиданным приглашением. Он предлагает мне пойти полюбоваться пионами в Пионовый сад. Мой друг Кусада живет неизвестно где и неизвестно чем занимается. По слухам, он связан с неким политическим движением, но это не наверняка. Маленький, с цепким взглядом, он переполнен шутками и знает все на свете.
В два пополудни мы выходим из дому и после двух пересадок оказываемся среди других пассажиров пригородной электрички, на которой я никогда раньше не ездил. Самое начало мая, выходной, на небе ни облачка.
Возле полустанка нас ждет большой автобус. Он направляется отсюда в один из портовых городков префектуры Канагава. Автобус — суть новехонькой бетонной дороги, которая выглядит гораздо привлекательней, чем городская асфальтовая.
— Это военная дорога. Ее совсем недавно построили, — по ходу дела объясняет мне мой друг-всезнайка.
В придорожном пруду, не обращая ровно никакого внимания на проезжающий рядом с ними автобус, ловят головастиков выехавшие на пикник мальчишки. Стоят, наклонившись над водой в закатанных до колен штанишках, — только торчат рядком их маленькие попки.
В какой-то момент мы выходим из автобуса. И сразу же видим огромный указатель: «В Пионовый сад». Тропа петляет между огородов, но график есть график — то и дело приходится уступать дорогу возвращающимся из сада людям, которые небольшими группками идут нам навстречу.
Баклажановый питомник. Цветущий лук. По другую сторону тропы — небольшое, освещенное солнцем до самого дна болотце, и нам отлично видно, как шныряют между водорослей юркие головастики. А прошлогодних лягушек не видно, но то тут, то там раздается их кваканье. Часть болотца отгорожена. На отгороженной площадке крестьяне моют молодой дайкон[28]. Мы наблюдаем, как двое мужчин в доходящих почти до середины бедер высоких резиновых сапогах сосредоточенно трут продолговатые корнеплоды и, поочередно нагибаясь, кладут вымытую редьку на дощатые мостки.
— Удивительно, насколько эротична эта свежевымытая белизна, — говорю я.
— Ага, — рассеянно отвечает мне на это Кусада и резко прибавляет ходу. Он так стремительно двигается, что, когда мы гуляем с ним вдвоем по городу, я нередко теряю его в толпе.
Тропинка идет в гору и выводит нас к спрятанным среди деревьев воротам, на которых читаем надпись: «Пионовый сад, Кацура-га-Ока».
Заплатив за вход, мы проходим через ворота. И нам открывается вид на яркое цветочное поле, поле пионов, по которому по двое и по трое прогуливаются пришедшие полюбоваться на цветы посетители.
Тропинки делят сад на небольшие участки. По периметру этих участков посажены разные цветы: анемоны, азалии, ирисы… У каждого пиона стоит деревянная табличка с красивым названием.
Римпо:
Кинкаку — Золотой Павильон.
Фусо-но-Цукаса — Государственный Муж из Земли Фусо.
Ханадайдзин — Министр Цветов.
Суиган.
Касуми-га-Сэки — Туманная Застава.
Тёраку — Вечная Радость.
Гэндзёраку.
Нисики-но-Кагаяки — Сиянье Парчи.
Цукисэкай — Лунный Мир.
Алый Римпо похож на большой бархатный шар. Нежно-розовые по краям лепестки Тёраку ближе к сердцевине набирают цвет, становясь ярко-пунцовыми. И над всём этим — белая шапка Цукисэкай, на которую направил свой объектив опустившийся перед цветком на колени фотолюбитель. Немного позади стоит художник и делает карандашный набросок.
Однако повсюду уже видны признаки увядания — у отцветших пионов скрученные лепестки полыхают кармином, желтые тычинки съежились, высохли листья, но, даже высохнув, они сохранили резное изящество тонких прожилок. У некоторых — лепестки опали. Но есть и другие пионы: вот невысокий куст, сочно-зеленые стебли которого увенчаны гирляндой белоснежных соцветий, а вот одинокий пион высотой в один сяку[29]привязан к подпорке.
— Я хочу сделать у себя что-то похожее. — Недалеко от нас негромко переговаривались две женщины, на вид старые девы.
— Но для этого нужно, как минимум, столько же места.
— Придется как следует прополоть участок.
Требуя внимания, Кусада похлопал меня по плечу.
Я отвлекся от цветов.
Мимо нас медленно брел плохо одетый старик. Заплатанная полосатая рубашка заправлена в галифе, на голове — кирпичного цвета кепка. На ногах — таби[30]. Невысокого роста, крепко сбитый. На щеках — седая щетина. Глубоко посаженные глаза поблескивают из-под бровей. Ему нет абсолютно никакого дела до посетителей сада. Он останавливается напротив каждого пиона и, наклонившись вперед, пристально смотрит на цветок.
Старик как раз рассматривал пунцовый пион Сенити-но-Дэ — Первое Солнце. Цветок полностью распустился и теперь был на грани увядания. На его лепестках лежали многослойные тени, от каждого дуновения ветра начинавшие метаться из стороны в сторону, будто соревнуясь друг с другом.
— В чем дело? — спросил я шепотом у Кусады, наклонясь к его уху. Уж слишком серьезный был у него вид, когда он смотрел вслед удаляющемуся старику.
— Это хозяин Пионового сада. Зовут его Кавамата. Он это место купил всего лишь два года назад, — сдавленным шепотом ответил мой приятель. А потом, углядев палатку на вершине находившегося чуть на отшибе холма, вдруг радостно сказал: — Смотри-ка, там можно купить пива. Эти пионы мне уже поднадоели. Может, пойдем выпьем?
Его бесцеремонность рассердила меня.
— Я еще и половины пионов не видел, — сказал ему я. — Если хочешь, иди выпей пива. Я подойду потом.
Когда мой неугомонный экскурсовод отправился пить пиво, я наконец-то смог спокойно полюбоваться окружавшими меня пионами.
