— Поразмышлять?
— Да, о жизни, о смерти, о существовании. Надо оставить немного места для раздумий. У меня тоже есть любимые моменты, когда меня занимает сверхъестественное.
Я ждал в ответ какую-нибудь тираду насчет Господа, но она наклонилась ко мне и сказала:
— Эрик?
— Да.
— А вы любите животных?
— Каких животных?
Я словно упал с небес, но затем, к счастью, вспомнил про ее идефикс — Африку.
— О, да, — произнес я с болезненным надрывом, — я люблю их. Чем более сильными и дикими они кажутся, тем больше они, по-моему, уязвимы. Звери — это истинные жертвы нашего безумного века…
— Эрик, вы только что сказали нечто очень важное!
— Это всего лишь каждодневные мысли человека, который, увы, ничего не может противопоставить этой катастрофе…
— Но ведь можно бороться с убийцами, — сказала она, — Я вам все объясню… Мы должны снова встретиться!
Сердце мое подпрыгнуло в груди. Я улыбнулся.
— А почему бы и нет?
— О, Эрик! Мне необходимо знать, я должна быть уверена в том, что вы хотите снова увидеться со мной. Скажите честно.
Боже праведный! Разыгрывала ли она со мной спектакль или впрямь сомневалась? Я заговорил тоном уверенного в себе человека, немного искушенного, но снисходительного к слабой женщине:
— Вы привлекательны, Энджи, но утомительны. Все при вас, и вы ждете от меня ободрения. Вы могли бы организовать себе великолепную жизнь.
Она просветлела лицом:
— Вы действительно так думаете?
Мне, бедному выскочке с несколькими дорожными чеками и обратным билетом экономического класса в кармане, надо было объяснять этой женщине, настолько богатой, что любой мог бы лопнуть от зависти, что она должна была верить в будущее. И ведь, главное, мне удастся это сделать. Что за вздорная штука жизнь! Я смогу сделать ее счастливой, пусть всего на несколько минут. Она должна бы выплатить мне гонорар за это! И я лирическим тоном добавил:
— Вы словно дитя, которое боится потеряться в толпе и протягивает руку.
Я опасался, что слишком далеко зашел. Но нет, прошло.
— Мне нравится это сравнение! — взволнованно произнесла она.
Я улыбнулся нежно, очень нежно и уважительно усмехнулся.
— Приезжайте ко мне в Беверли-Хиллз. Это единственный дом, где я держу слуг круглый год. Пообещайте, что приедете…
Я стал в душе обзывать себя глупцом за то, что позволял себя упрашивать таким вот образом. Она смотрела на меня нежным взглядом.
— В настоящее время я живу изолированно от мира, может быть, даже слишком. Мой единственный друг — Нил, собака с Крайнего Севера. Прошлым летом я ездила с ним на Аляску, чтобы дать ему возможность побегать по тундре.
Она играла у меня на нервах. Мне наплевать было на животных, а еще больше на женщин, которые их имели. Для бывшего пролетария, как я, животные были связаны с лишними расходами и являлись бесполезной роскошью. Я воспринимал только кошек, самых демократичных в мире животных. А эта сумасшедшая ездила на Аляску, чтобы устроить каникулы своему псу!..
— Эрик, вы так мне и не ответили, не хотите ли провести несколько дней у меня дома в Беверли-Хиллз?
— Мне надо будет пересмотреть свои планы, но заранее согласен. Если не будет слишком много светских мероприятий.
Я давал возможность желать меня. Она поежилась.
— Здесь прохладно, как вечерами в горах Кении. Вы ведь знаете про Кению, не так ли?
— Нет.
— Но раз вы любите животных, вы должны любить Африку! Особенно Кению, этот рай.
— Значит, рай существует? Какое счастье! Человечество так в нем нуждается.
Она продолжила:
— Я купила на юго-западе от Найроби[11]участок примерно в тысячу гектаров. Там уже есть старый дом. Однажды я перееду туда и построю целую деревню.
Я слушал, готовый ко всему.
— У меня есть ранчо в тридцати минутах лета от Лас-Вегаса. Может, вы хотите приехать на ранчо, а не в Беверли-Хиллз? Можете выбирать. Кстати, о Лас-Вегасе, вы любите играть?
Стоило ли объяснять этой малышке, что для того, чтобы играть, надо иметь средства, которые можно проигрывать? Нет, не стоило.
— У меня и без этого много недостатков. Я упрям, властен, эгоистичен.
— Эти — не самые худшие, — прошептала она.
Ей все во мне нравилось.
— Эрик, о чем вы мечтаете?
— О том, чтобы поступить на работу в какую-нибудь американскую фирму, получить ответственный пост. Во Франции я всего лишь винтик.
Она сразу же перестала казаться женщиной-ребенком и произнесла голосом попрошайки Старого Света:
— Устроиться на работу в США почти невозможно. Разве только в случае создания нового предприятия и новых рабочих мест.
— Я знаю об этой грустной реальности, но мы ведь говорим о мечтах, не так ли?
Ее превосходство меня подавляло. Мне хотелось бросить ее здесь, на лужайке, и уйти, даже не попрощавшись. Стоявший вдали Рой призывно махал нам рукой.
— Идите сюда!
— Он торопится, — сказала Энджи. — Так мы еще увидимся,
Эрик?
— Вполне возможно.
Она сказала мне:
— Мои номера телефонов записаны на красной странице. Я не хочу, чтобы меня беспокоили и о чем-то просили. Здесь полно больных, психопатов, которые надоедают известным людям.
К нам приближался Рой в сопровождении Кэти. Энджи заговорила быстрее:
— У меня есть еще дом на озере Тахо. Настоящее орлиное гнездо. Мне было бы приятно когда-нибудь встретиться там. Мне хотелось бы многого… Я думаю поехать туда на несколько дней. Запишите мой телефон.
Я стал шарить во внутреннем кармане пиджака. У меня не было при себе ни ручки, ни бумаги.
— У меня тоже ничего нет. — сказала она — Нечем записать.
— Я запоминаю интересующие меня номера телефонов, — сказал я.
Мне казалось, что я сойду с ума, слушая ее. Она выпаливала цифры, эти заветные сезамы, но я не мог пойти в дом за ручкой и бумагой, а потом вернуться… Она бы ушла, пожав плечами.
Я напряженно слушал ее. Память у меня была натренирована, но совсем не на цифры.
— Номер моего дома в Беверли-Хиллз вы можете узнать в справочной…
Вбивая в память эти номера, я наблюдал за Энджи. Она была чисто калифорнийским созданием, наполовину женщина, наполовину ребенок, объект психоанализа, богатая, иногда высокомерная. В ней было также нечто не поддававшееся определению, очарование денег, а значит, и власти.
