В Украинский дом при прежней власти было переименовано помпезное здание бывшего музея Ленина, находившееся в центре, на правом берегу реки.
– Не знаю, – ответил Кузниц, – ходить далеко мне пока тяжело.
– А ты на автобусе подъедь, мы как раз завтра весь транспорт пускаем. И деньги опять будут в обращении – можешь и на такси приехать. – Лицо Гонты расплылось в широкой ухмылке, чувствовалось, что он очень гордится достижениями Леопардов.
– Посмотрим, – Кузниц неопределенно махнул рукой и заторопился прочь – даже этого короткого общения с Леопардами ему было более чем достаточно.
Никакую власть Кузниц особенно не жаловал, но эта вызывала у него какое-то особое, чуть ли не физическое отвращение – своей многозначительной, полуграмотной символикой: Леопардами этими, черной формой с малопонятными нашивками (у Гонты на груди были три серебристых крестика в кокетливом кладбищенском веночке), риторикой первобытно-романтической, за которой следовали далеко не романтические поступки.
«Теперь вот нэп затеяли, – думал он, когда шел домой, прихрамывая вроде еще сильнее (вот тебе и «расхаживайся»!). – Новая экономическая политика и восстановление народного хозяйства. Все идет по известной схеме: сначала разрушили, а теперь гордятся тем, что собираются восстанавливать. Транспорт пустят – опять давки будут в автобусах, как при Советах, – Кузниц еще помнил это время. – Не могут они без давок, не умеют ничего толком сделать: и автобусы у них будут ломаться, а виноват всегда будет кто-то другой или что-то – то погода, то происки врагов».
Он добрел наконец до своего подъезда и остановился – надо было немного отдохнуть перед подъемом на седьмой этаж – лифт не работал второй день, а заявление, тщательно составленное на английском от имени жильцов и переданное домовому Леопарду, пока результата не возымело.
Погода совсем испортилась – ветер с реки пригнал дождевую тучу и начался ледяной осенний дождь, он шелестел остатками листьев и громко стучал по крыше стоявшего у подъезда черного блестящего джипа, за темными стеклами которого смутно угадывалась тень сидящего за рулем Леопарда.
«Откуда здесь у нас джип?» – удивился Кузниц неожиданному появлению новенького джипа перед подъездом в то время, когда все остальные джипы и не джипы ржавели на тротуарах и обочинах, но удивился умеренно – столько случилось всего за последнее время, что удивляться чему-либо по-настоящему все разучились. «Не было здесь никакого джипа, когда я выходил, – лениво думал он, поднимаясь на свой этаж по замусоренной лестнице: – Интересно, кто на нем приехал?»
Ответ на свой невысказанный вопрос он получил сразу, как только вошел в прихожую, – прибыл Абдул Эджби. Об этом свидетельствовал аромат, исходивший от висевшего на вешалке кашемирового пальто (конечно, «Photo» – парфюмерный шедевр Лагерфельда ни с чем не спутаешь!), и мужественное мяуканье английских дифтонгов, доносившееся из комнаты и перемежающееся восторженными взвизгиваниями Инги. И судя по взвизгиваниям, Абдул прибыл не просто так, а с подарками.
Кузниц снял плащ, как всегда, безуспешно попытался пригладить свою непокорную шевелюру перед висевшим у вешалки зеркалом, скорчил рожу своему отражению, поставил в угол палку и возник на пороге комнаты. На него никто не обратил внимания.
Инга примеряла новое пальто и выглядела в нем еще красивее, чем обычно. Кузница всегда удивляла эта ее способность – хорошеть от приятных вещей, причем набор этих радостей был у нее самый разнообразный: от интересной книги до вкусной мозговой косточки из супа. Абдул Эджби пил чай по-русски, из блюдечка, смотрел на Ингу с обожанием и одобрительно мурлыкал.
Неизвестно, какой знаток России ему сказал, что русские пьют чай только из блюдечка, но он в это свято верил и всегда приводил в немалое замешательство хозяек претендующих на светскость домов, когда приступал к своему чаепитию «а ля рюс».
Заметив Кузница, Инга в очередной раз взвизгнула в его честь и закрутилась на месте, демонстрируя пальто. Эджби аккуратно поставил блюдце, улыбнулся и сказал:
– Hi![56]
– Hi! – ответил Кузниц и сел за стол. – Чаю дадите? – спросил он по-английски. Инга, как и он, была выпускницей иняза, поэтому во время редких визитов иностранцев (главным образом это был Эджби) проблем с языком не возникало.
– Потом чай, – выпалила Инга скороговоркой без знаков препинания, – сейчас обедать будем, Абдул курицу привез, я суп сварила, и мне пальто – как тебе? – и тебе ноутбук, и консервы всякие.
– Пальто очень cool[57]и идет тебе, – похвалил пальто Кузниц на принятом в семье русско-английском жаргоне и сказал Эджби уже чисто по-английски: – Благотворительность развращает, но все равно спасибо.
– А кто тебе сказал, Генри, что это благотворительность? – усмехнулся Эджби. – Скорее, это аванс – мы считаем тебя своим сотрудником и заинтересованы в твоем благополучии, твоем и твоей семьи.
Кузниц промолчал – и так было понятно, что Эджби приехал неспроста, нужно ему опять что-то, а Инга нахмурилась и сказала:
– Ты его не трогай, Абдул, видишь, он еще нездоров, еле ходит.
Эджби смутился и стал уверять, что никаких заданий у него для Кузница сейчас нет, просто заехал проведать друзей, ну и поговорить обо всей этой катавасии с «мечеными». А то непонятно Западу, как к ним относиться: с одной стороны, полная свобода слова и английский язык в качестве государственного («Что приближает страну к Европе», – назидательно сказал Эджби), а с другой – собственность отменили, скоры на расправу с диссидентами и вроде бы Россия готовит вторжение и восстановление прежней власти.
Инга подозрительно посмотрела на них, сняла пальто и ушла на кухню готовить обед. Кузниц принес из прихожей рюкзак, отдал ей чипсы, из-за роскошных подарков Эджби встреченные без восторга, и вернулся к Эджби. Какое-то время они молча курили, потом Эджби стал демонстрировать ноутбук.
Надо было понимать, что ноутбук – это подарок Службы со значением: Эджби рассказал, как связываться с ним по Интернету. Кузниц ноутбуку обрадовался – дохленький его компьютер давно уже на ладан дышал, – но обрадовался в меру, так как молодежные восторги по поводу этих железяк не разделял. Эджби даже смутился немного, увидев, что дорогой подарок ожидаемого восторга не вызвал.
Скоро Инга погнала их мыть руки и сели обедать. К обеду Ингой была извлечена из тайника заветная бутылка водки «Немиров», хранимая для подношений врачам, пользовавшим Кузница, и жертва была оценена мужчинами по достоинству.
– Ты бы пригласил своего Леопарда поесть, а то неудобно как-то, сидит там один в машине, это ведь твой джип у подъезда, – сказал Кузниц Абдулу.
– Мой, – ответил Эджби, – а пригласить Леопарда нельзя – мне его вместе с джипом дали при условии, что я с ним общаться не буду. Я, конечно, условие нарушил – попробовал с ним заговорить по дороге, но он молчит, может, по-английски не понимает, но ведь «меченые» должны английский понимать, они ж его государственным языком сделали.
