Лишь в одном случае он резко поставил защитный ментальный экран, когда священник проник в тот уровень воспоминаний, который относился ко времени его исчезновения из школы.
Аббат сделал несколько попыток войти на этот уровень. Но каждый раз Кийт твердо воздвигал защиту.
В конце концов старец понимающе кивнул головой. Закрыв ментальный канал, он перешел на обычную речь.
— Я так и думал, что ты постыдишься показать мне этот сектор своего сознания. Но тогда скажи мне откровенно: почему же ты все-таки убежал из аббатства? — спросил он.
В ответ Кийт тяжело вздохнул. Это был слишком мучительный вопрос, чтобы даже спустя несколько лет можно было спокойно говорить о нем.
— Достопочтенный наставник, ты же сам учил: «Цель жизни — дорога», — едва слышно отозвался он, постаравшись уклониться от прямого откровенного ответа.
— Набор слов в целом правильный, — одобрил священник.
Такая беседа напомнила Кийту их школьные встречи. Как всегда степенно и убедительно, аббат сказал:
— Только у меня есть два уточнения, любезный ученик. Во-первых, я говорил всегда не «дорога», а «путь». Чувствуешь разницу?
— Конечно, достопочтенный наставник.
— Хотя эти два слова и близки по значению, все же между ними есть большая смысловая разница… Во-вторых, ты немного неправильно расставил слова. Вспомни, пожалуйста, как соотносятся «путь» и «цель» человека. «Цель и Путь»… «Путь и Цель»…
Лоб Кийта, как в молодости, покрылся от напряжения тонкими паутинками морщин. Он зажмурил глаза, стараясь вспомнить уроки прошлого, и прохрипел:
— Действительно, ты говорил: «Только тот, кто знает цель, найдет свой путь». Но я помню и другое изречение, которому ты меня учил.
— Подскажи мне. Может быть, мы говорим о разных вещах?
Кийт вслушался в тишину, наполняющую внутренние своды огромного дупла, и признался:
— Ты говорил: «Твои мысли — это твоя судьба. Твои мысли — это твой путь».
— Действительно, это было так, — согласился священник. — И все-таки ты уходишь от ответа!
— Значит, если я выбрал путь бродяги, — такие мысли жили во мне в те годы, когда я убежал от тебя! Достопочтенный наставник, как же я могу сейчас открыть тебе свое сознание, если сам не знаю, стыдиться мне этого, или гордиться?
— Ты должен сам решить, — глухо ответил священник.
— Я не могу сейчас снять защиту, — откровенно признался Кийт. — Я попробую рассказать все словами. Убежать из аббатства я решил уже давно, но решающим моментом стала древняя карта…
— Карта?
— Да, изготовленная еще во времена-до-Смерти карта, которую я нашел в нашей библиотеке…
* * *
…Свернутый в рулон плотный лист в жестком футляре, должно быть, несколько десятков столетий хранился на одной из верхних, самых пыльных полок библиотеки аббатства. Тонкий темно-зеленый цилиндр, неприметно зажатый между двумя толстенными пыльными томами в кожаных переплетах, завалился в глубину и был незаметен для любого взора.
Столетиями наставники и ученики скользили по этой полке взглядом и не замечали ничего необычного. Но Кийт, повинуясь безотчетному чувству, вытянул странный предмет на свет.
Квадратный плотный лист был изготовлен не из обычной бумаги, а из какого-то древнего особого сверхпрочного тонкого сплава. Сначала Кийт подумал, что этот материал просто заменял обыкновенную бумагу во времена, предшествующие ядерной катастрофе.
Но вскоре неожиданно оказалось, что там скрывается удивительная тайна.
Палец Кийта совершенно случайно прикоснулся к небольшому прямоугольнику, темнеющему в левом нижнем углу листа. Он просто легко провел, мазнул подушечкой пальца по матовой поверхности, и внезапно произошла невероятная метаморфоза, о которой никто не догадывался на протяжении многих столетий.
Лист не только плавно распрямился в руках Кийта, превратившись в твердую плоскую прямоугольную панель. Ученик аббатства непроизвольно сдул густой слой пыли, и произошло чудо, — таинственный лист ожил с тихим мелодичным звоном, засверкав огоньками и засветившись изнутри ровным матовым сиянием.
Ошарашенный Кийт зажмурился и встряхнул головой, точно пытаясь прогнать неожиданное наваждение. Но все происходило наяву.
Он осторожно осмотрелся и, убедившись в том, что в библиотеке по-прежнему пустынно, снова устремил горящий взор на находку, зажатую в руках.
Словно капли жидкого серебра быстро заструились сверху вниз, открывая ровную мерцающую плоскость электронного «листа». Через мгновение на прямоугольнике уже ясно было различимо изображение.
Метсианскому парню, рожденному через несколько тысяч лет после Смерти, невозможно было сразу догадаться, что ему в руки попала географическая карта, являвшаяся, по сути, монитором портативного компьютера.
В голову Кийта даже не приходило, что его пальцы сжимали тонкий, наподобие листа обыкновенной бумаги, плазменный экран, изготовленный в третьем тысячелетии.
Это стало решающим моментом его жизни. На мерцающей карте изображался североамериканский континент, причем он изображался таким, каким был именно несколько тысяч лет назад, во времена-до-Смерти.
Взгляд Кийта приковали вспыхивающие пестрыми огоньками кружки разных размеров, изображавшие многочисленные американские и канадские города.
Его взгляд жадно скользил по извилистым линиям, очерчивающим границы американских штатов и канадских провинций, и юноша внезапно со сверхъестественной остротой предчувствия понял, что участь его навсегда предрешена.
Он понял, что не сможет больше жить, как прежде.
* * *
Священник выслушал его рассказ и тяжело вздохнул:
— Карта! Древняя карта… Как я не догадался!
Он подумал несколько секунд и добавил:
— Только дело не в карте! Ты все равно убежал бы…
Неожиданно Кийт подумал, что ему трудно говорить со своим наставником. В полумраке почти не было видно его лица. Кийт всегда привык смотреть учителю в глаза, а сейчас аббат уклонялся от прямой встречи взглядами.
Он почтительно попросил:
— Теперь ты расскажи мне, наставник, как прошла твоя жизнь? Я никогда не осмелюсь проникнуть в свои воспоминания, чтобы узнать все. Поэтому поведай мне, как ты оказался здесь, на вершине этой секвойи.
Даже в полумраке было видно, как аббат степенно, медленно кивнул головой и ответил:
— Все оказалось очень просто. Когда ты убежал из школы аббатства, я отправился тебя искать. Я хотел найти своего любимого ученика, но вместо этого во всех отделах Кандианской Универсальной Церкви прозвучали заупокойные службы в мою память… Я хотел вернуть тебя обратно и не вернулся сам.
Священник помолчал немного и горько вздохнул:
