Иногда я ловил себя на том, что говорю с этими людьми снекоторым затруднением. Там, в атмосфере тепличного, искусственно сохраняемогоязыка, я понял, что наша современная пулеметная речь с проглатыванием отдельныхслов, с неизбежными жаргонизмами очень трудна для нетренированного уха. Говоря,например, о каком-нибудь чудаке, я готовлю в уме какую-нибудь фразу, что-нибудьвроде:
– Его считают, знаете ли, малым с левой резьбой,дескать, не из тех, что соображают насчет картошки дров поджарить…
Вовремя спохватываюсь, понимая, что речь моя будет темна длясобеседников, перестраиваюсь:
– Говорят, что он чудак, что он, дескать, не от мирасего…
Предвижу вашу улыбку, читатель: второе лучше. Конечно,лучше, и чище, и благороднее, но только немного жалко дикую эту метафоричность,живущую в резьбе, в картошке, в дровишках…
Еще в юности, помню, читал я в журнале «В защиту мира»(кажется, Пьер Кот его издавал) интересную статью «Нью-Йорк – городиностранцев». В самом деле, Нью-Йорк вот уж истинный melting pot, там в час пикна Пятой авеню не так часто правильную английскую речь услышишь. Много слышал иразных анекдотов такого примерно рода: «Я ему по-английски: «Ай уонт ту, айуонт ту» – а он мне по-русски: «Чего тебе надо, товарищ?»
Но вот уж не предполагал, что сам стану участником подобногоанекдота и первый человек, к которому я обращусь на улице в Нью-Йорке, самыйпервый, окажется русским.
Стоит старичок мороженщик: кепка, сизый нос, мохнатые уши:
– Excuse me, sir. I'm looking for that and this…[23]
– This way, guy. Where are you from? You have such aheavy accent.[24]
– From Russia.[25]
– Я тоже русский. Новороссийск знаешь? Черное море?
Политический спектр американских русских невероятно пестрый.Приходилось мне, например, разговаривать с настоящими монархистами, для которыхдаже «октябристы» – злостные революционеры, мерзавцы, заговорщики, не говоря ужо «конституционалистах-демократах».
– Октябрьская революция была уже потом. Главноепреступление – Февраль! Подлец Родзянко захотел стать президентом и погубилгосударя.
Я написал «приходилось разговаривать», но это ошибка.Разговора с этими мастодонтами не получается, они монологисты. Покачиваясь всвоих креслах и глядя на порхающих в ветвях ботл-браш-три (bottle-brush-tree –калифорнийское дерево, цветы которого напоминают щетки для чистки бутылок)голубых калифорнийских сорок, они говорят об империи, о святом принципепомазанности и слышать в ответ ничего не хотят, ни возражений, ниподтверждений, – у них своя жизнь.
Их внуки, конечно, уже больше американцы, чем русские, иродной язык у них английский, а русский – лишь второй родной. Они типичныеамериканские либералы, интеллектуалы, а иные даже и радикалы, даже и марксисты,в основном, разумеется, маркузианского толка. Дедов своих они просто совсем ужене слушают, а только лишь улыбаются в ответ на их речи.
Вообразите себе ливинг-рум, гостиную в одном таком доме. Накожаных подушках и на полу сидят молодые русские американцы и с жаром говорят опроблемах своей страны: о расовых отношениях, об охране среды обитания, обочередном кризисе в кино, об инфляции, о женском освобождении, о наркотиках, ототалитаризме… проблем для интересного разговора вполне хватает. Тихо поет изразных углов через стереофонику покойная Билли Холидэй. Потрескивает камин.Возле камина в креслах дедушка с бабушкой монологизируют на тему о приоритетемонархической власти в России. Не правда ли мило?
Сколько семей, столько и судеб, и временами судьбыневероятные. Многие тысячи людей из так называемой третьей эмиграции,послевоенной, были заброшены в Америку, как щепки в шторм. Другие стремилисьсюда сознательно.
Один солидный дядька, владелец прачечной возле кампуса,рассказывал, как судьба швыряла его после войны из Германии в Италию, из Италиив Абиссинию, оттуда в Кейптаун, потом в Уругвай, и везде он мечтал о Сан-Франциско.А почему именно о Сан-Франциско? А потому что «сан»: думал, что «санитарный»,что-то похожее на санчасть, а в санчасти завсегда и тепло и сытно, это уж какположено.
В Калифорнии он хлебнул всякого, «на апельсиновых плантацияхвместе с чиканос горбатил», но потом, как видите, осел не в Сан-Франциско, а вЭл-Эй, но все-таки вроде бы и по санитарному делу, все-таки стирка. Здесь уже«не дует».
Конечно, среди послевоенной эмиграции есть и грязные люди,быть может даже и бывшие каратели. Эти вряд ли отмоются американскимипорошками. Грязь всегда будет видна, в какие бы одежды ты ни рядился. Любыедемократические песни будут звучать фальшиво в устах человека, хоть однаждыпевшего осанну Гитлеру.
В целом же, без всяких сомнений, русская этническая группа вСША – это большой отряд талантливых людей, вносящих весомый вклад в экономику икультуру страны. Статистика говорит, что у американских русских один из самыхвысоких уровней образования, чрезвычайно высокий процент ученых и творческихлюдей. Мало среди русских бизнесменов и финансистов, но это, на мой взгляд, нетакая уж большая беда.
Я уже говорил, что встречал за время своей американскойжизни очень много соотечественников, и сейчас хочу со всей ответственностьюсказать, что большинство, включая даже и тех, кто и язык-то уже плохо знает,выражало самый искренний интерес к своей исторической родине, гордость нашимиуспехами и настоящее, идущее от сердца внимание к проблемам нашей общественнойжизни, культуры, науки, спорта.
…А все-таки самый русский из всех американских городов –это, вы уж меня простите, тот самый Санитарный-город-Франциско.
Дул очень сильный и холодный ветер, а солнце сияло. Теплобыло только на площади Юнион-сквер, зажатой небоскребами. Там на углу, в самойтолчее, стоял черный саксофонист и наддавал жару. Мы грызли теплые орехи,бросались к каждому автомату hot drinks, чтобы выпить горячего кофе, кутализвезду нашей компании четырехлетнюю красавицу Маршу.
Ах, как дьявольски красиво, как прельстительно, как чудеснобыло на этих холмах, по которым со звоном тащится старинный кэйбл-кар, канатныйтрамвайчик, и над которыми солнце словно бы кружит, будто бы не можетуспокоиться, а выскочив из-за очередного алюминиевого гиганта, бьет по крышаммашин, словно бикфордов шнур, поджигает от вершины холмов до подножия.
Джек-лондоновские места, пуп мирового приключения… «Впоследний раз я видел вас так близко, в пролете улицы вас мчал авто, и где-тотам в притонах Сан-Франциско лиловый негр вам подавал манто…»
