— О Кром! — пробормотал Конан.— Я проснулся с таким чувством, точно злой рок готов свершиться надо мною в ночи.
И он поднял глаза к огромному золотому светильнику, заливающему мягким сиянием ковры и бархатные занавеси, составлявшие убранство большого шатра. Они с Паллантидом были одни — никакой паж или слуга не спал на коврах возле королевского ложа. Но глаза Конана горели тем особым огнем, что вспыхивал в них в минуты величайшей опасности, а меч подрагивал в могучей руке.
— Прислушайся! — прошипел король. — Слышишь? Крадущиеся шаги…
— Семь рыцарей охраняют твой шатер, государь,— сказал Паллантид.— Никто не сможет приблизиться к нему незаметно.
— Снаружи — да,— проворчал Конан.— Но, по-моему, шаги раздавались внутри!
Изумленный Паллантид быстро обежал глазами шатер. По углам бархатные занавеси тонули в густой тени, и тем не менее, если бы там прятался кто-нибудь лишний, полководец разглядел бы. Он покачал головой:
— Здесь никого нет, господин мой. Да и откуда бы? Ты спишь посреди верного тебе войска.
— Я видел, как смерть поразила короля посреди тысячной толпы,— пробормотал Конан.— Она кралась незримо…
— Должно быть, государь, тебе сон привиделся,— в немалом смущении сказал Паллантид.
— Вот именно,— буркнул Конан.— И страшен был этот сон. Нынче ночью я заново прошагал весь тот долгий и трудный путь, что привел меня к аквилонской короне.
Он умолк. Паллантид смотрел на него, не решаясь заговорить. Король оставался неразгаданной загадкой для полководца, как, впрочем, и для большинства своих цивилизованных подданных. Паллантид знал: много странных и страшных дорог было в богатой на приключения жизни короля, прежде чем каприз судьбы усадил его на аквилонский престол!
— Я вновь видел поле битвы, на котором родился,— задумчиво подперев огромным кулаком подбородок, заговорил Конан,— Я видел себя в набедренной повязке из шкуры пантеры, мечущим копье в горного зверя. Я снова был наемником, гетманом козаков с реки Запорожки, корсаром, опустошавшим берега Куша, пиратом с Барахских островов и вождем горцев Химелии… Все эти люди, которыми я когда-то был, прошли передо мною в ночи, и шаги их отбивал мне похоронный марш по гулкой земле. И клубились, летя сквозь мой сон, ужасные призраки, и далекий голос издевался надо мной… Под конец же я увидел себя лежащим на своей постели, а надо мной склонилась бесформенная фигура, закутанная в покрывало. Я не мог шевельнуться… и вот откинулся капюшон, и ухмыляющийся череп уставился мне в лицо. Тогда-то я и проснулся!
— Недобрый сон, государь,— поневоле содрогнувшись, сказал Паллантид.— Но это всего лишь сон, и не более!
Конан покачал головой, не отрицая, но и не соглашаясь. Он происходил из варварского народа и, соприкоснувшись с цивилизацией, отнюдь не утратил инстинктов и суеверий, унаследованных от предков.
— Я видывал немало дурных снов,— сказал он,— и большинство их было бессмысленно. Но, клянусь Кромом, нынешний не таков! Хотелось бы мне, чтобы скорей началась и кончилась эта битва, и кончилась победоносно. Дурное предчувствие снедает меня с тех самых пор, как от черного мора скончался король Нимед. Почему с его смертью прекратился мор?
— Люди говорят, его непотребства…
— Люди, как обычно, глупы,— перебил Конан.— Если бы мор поразил всех, кто грешил,— именем Крома, некому было бы пересчитывать уцелевших! Жрецы внушают нам, что боги справедливы,— так если мор послали в наказание королю, с какой стати богам поражать пять сотен крестьян, купцов и дворян прежде, чем добраться до Нимеда? Или они разили вслепую, подобно воинам, угодившим в туман? Клянусь Митрой! Если бы я действовал так же, у аквилонцев давно уже был бы новый король! Нет, Паллантид, черный мор не обыкновенная зараза. Я знаю: он таится во тьме стигийских гробниц, и лишь маги способны его вызывать. Я был воином в армии принца Альмарика и участвовал в стигийском походе. Из тридцати тысяч воинов пятнадцать тысяч пали под стигийскими стрелами, а остальных унес т очно такой же мор, налетевший с юга на крыльях черного ветра. Я единственный, кто остался в живых.
— Но в Немедии умерло всего лишь пять сотен,— возразил Паллантид.
— Тот, кто вызвал мор, сумел и остановить его по своей воле,— отрезал Конан.— Я уверен, за всем этим таится какой-то план. Кто-то распространил мор, а затем прекратил… когда Тараск благополучно взошел на трон, приветствуемый как избавитель страны от гнева богов! Кром! Нет, здесь не обошлось без могучего и насквозь черного разума. Скажи-ка мне, что говорят о том чужестранце, с которым, по слухам, все время советуется Тараск?
— Его лицо скрыто вуалью,— отвечал Паллантид.— Говорят, он чужестранец, прибывший из Стигии.
— Из Стигии! — хмурясь, повторил Конан.— Я бы сказал, скорее из преисподней… Э, а это еще что такое?
— Трубы немедийцев! — вскричал Паллантид,— А теперь и наши трубят! Наступает рассвет, государь, полководцы выстраивают войска для битвы! Да пребудет над нами благословение Митры, ибо многие уже не увидят, как солнце опустится за хребты…
— Оруженосцев ко мне! — Конан быстро вскочил на ноги, сбрасывая бархатный халат; близость боя, казалось, рассеяла мрачные предчувствия короля,— Иди к войску и проследи, все ли готово. Я подойду, как только надену доспехи.
Цивилизованные люди, которыми он повелевал, никак не могли объяснить себе иные привычки своего короля — в частности, его настойчивое стремление ночевать одному в покое или шатре. Паллантид вышел, лязгая доспехами, надетыми еще в полночь. Быстрым взглядом окинул пробудившийся лагерь: повсюду звякали кольчуги, меж длинных рядов палаток шевелились неясные тени людей. Звезды еще украшали западную половину неба, но на востоке уже трепетали розовые знамена рассвета, и на их фоне вздымались и опадали шелковые складки немедийского флага с вышитым на нем драконом.
Покинув Конана, Паллантид направился к небольшой палатке поблизости, в ней ночевали королевские оруженосцы. Разбуженные трубами, они один за другим выскакивали наружу. Паллантид как раз собирался поторопить их, но не успел. Из шатра короля послышался крик и тотчас же звук тяжелого удара, а потом — шум падения тела… и негромкий, медленный смех, от которого кровь заледенела в жилах отважного полководца.
Паллантид крутанулся на месте и кинулся обратно в шатер. Крик вырвался у него, когда он увидел могучего государя беспомощно распростертым на коврах. Громадный двуручный меч короля лежал у самой ладони: шатровый столб, перерубленный пополам, красноречиво говорил о том, куда был направлен удар. Паллантид на всякий случай выхватил из ножен собственный меч и тщательно осмотрел все углы. Однако шатер оказался пуст — так же пуст, как и тогда, когда он из него выходил.
— Государь!
Паллантид бросился на колени подле сраженного великана.
Глаза Конана были широко раскрыты. Он узнал верного полководца, губы его шевельнулись, но не смогли издать ни звука. И похоже, он не мог пошевелиться.
