Само представление, в общем и целом, было не таким уж плохим. Колдун выкатил на сцену огромную механическую рыбу, которая была чудесным творением, состоящим из сверкающей чешуи и пылающих стеклянных глаз. Из открытого рта рыбы появился рой зеленых бабочек, которые некоторое время порхали по сцене, а потом вылетели через дверь в туманную ночь. За бабочками последовали мерцающие пузыри, а затем, выглянув из потока пузырей, наружу выбралась маленькая крылатая свинка. Она два раза хрюкнула и полетела между столиками. Джонатан никогда не видел ничего подобного.
Он повернулся к Майлзу:
– Вот это настоящая магия!
Гамп и Буфо кивнули, благоговейно соглашаясь с его оценкой. Профессор только хмыкнул.
– Кто-то просовывает всякий хлам через рот рыбы с часовым механизмом, – буркнул Майлз. Однако, если на него не произвели впечатления методы Зиппо, он явно одобрял результаты, поскольку поднес палец к губам и кивал головой, глядя на сцену.
Зиппо изображал разные чудеса, и рот рыбьей головы ритмично закрывался и открывался вновь и вновь, как будто готовясь изрыгнуть что-то необыкновенное. Наконец из него выплыл небольшой шарик размером с игральный; он парил в воздухе, поднимаясь и опускаясь, точно лист на ветру. На мгновение зависнув, он затем взмыл к закопченному потолку, по дороге увеличиваясь в объеме. Сначала он стал размером с яблоко, потом – с человеческую голову, а затем изумительным образом превратился в огромный бумажный цветок. Из зева этого цветка посыпались золотые блестки, сверкающие в свете рампы, как летний дождь. Центр цветка, пурпурный, словно полуночное небо, был окружен тысячью лепестков – оранжево-розовых, серебристых, аквамариновых, сияюще-бирюзовых и изумрудных, точно небывалая магическая роза с Чудесных островов Королевства Океании.
Пока все охали и ахали над висящим в воздухе цветком, из разверстого рта рыбы неспешно вылетела еще сотня крошечных круглых бутонов, которые медленно поплыли, подгоняемые потоками воздуха. Джонатан вздрогнул, почувствовав, как один из них коснулся его носа. Другой, по-видимому с каким-то изъяном, упал с плеском в остатки его супа и распустился там среди морских ракушек, экзоскелетов и крабьих клешней неправдоподобного варева. Через мгновение воздух заполнился странными бумажными цветами. Там были охапки голубой сирени и пучки крошечных фиалок. Ирисы размером с тарелку медленно меняли цвета, бледнея и превращаясь из темно-малиновых и синих в розовые и лавандовые. Затем они один за другим неспешно съежились так, что стали напоминать влажные ленточки пурпурной резины, и начали безжизненно падать на пол и столы, словно грустные маленькие червячки. Таверна после исчезновения чудесных воздушных цветов показалась какой-то печальной и пустой. Джонатан выловил одну из ленточек из своего стакана с пивом и осмотрел ее.
– Гелиевые бутоны, – подсказал Профессор. – С востока. На самом деле это очень просто.
Майлз кивнул. Он, похоже, опять остался доволен эффектом, произведенным последним трюком Зиппо. Джонатан решил раздобыть себе магических бутонов – тысячу или две, чтобы можно было выпускать пригоршню каждый раз, когда ему захочется, и чтобы они не заканчивались.
После этого в представлении уже больше не было ничего особенного. Если у Зиппо и был какой-то недостаток как у устроителя подобных зрелищ, так это то, что он исполнил свой лучший номер в середине, в результате чего остаток вечера, казалось, шел по убывающей. Зиппо выкатил заявленный в программе сосновый ящик и воткнул в него, по-видимому в тело лежащей в нем женщины – то ли спящей, то ли мертвой, – множество разноцветных шпаг. Потом он вытащил из бездонной шляпы кучу самых разных животных и запихнул всех себе в штаны. Потом снял ботинок, вытащил из него всю компанию, засунул зверюшек одного за другим за пазуху и с величайшим задором опять достал их из огромного кармана своего фрака. После этого они исчезали в его ухе и были с превеликим трудом извлечены из его рта. Этот трюк, как понял Джонатан, вполне мог продолжаться всю ночь, и уже начало казаться, что так оно и будет. Но тут пара кошачьих воплей, раздавшихся из-под неосвещенной дальней части зала, несколько умерили энтузиазм Зиппо. Вслед за этим он махал, перетасовывал и манипулировал колодой карт, выуживая их из ушей ухмыляющихся зрителей – включая Гампа, – сидящих неподалеку от сцены.
В конце вечера Зиппо достал ступку с пестиком и попросил добровольца из публики одолжить ему часы. Джонатан, успевший к этому времени раззадориться, выхватил свои, купленные недавно в магазине Бизла, и подал их молчаливому Зиппо, который немедленно бросил часы в ступку и растер в порошок. Пока он трудился над содержимым ступки, оттуда выскочили одна или две пружины и запрыгали по сцене. Наконец фокусник предъявил вопящим зрителям небольшую кучу искореженных обломков металла, осколков стекла и перекрученных колесиков. Джонатан отнесся к этому с пониманием. Совершенно очевидно, это и было то, что называют искусством иллюзиониста, ловкостью рук. В ступку, несомненно, отправились какие-нибудь старые, бросовые, сломанные часы, а часы Джонатана находились в рукаве Зиппо.
Тем временем фокусник вытащил кричаще-яркий платок и помахал им над тем, что осталось от часов, другой рукой чертя какие-то паучьи знаки.
– Фокус, покус, мулиокус! – воскликнул он и, взмахнув шарфом, открыл взорам публики все те же обращенные в прах останки, которые некогда были карманными часами.
Зрители подозрительно загудели и засмеялись. Джонатан, все еще готовый поддержать игру, засмеялся вместе со всеми. Однако он заметил, что Майлз почему-то не видит в этом трюке ничего смешного. Возможно, подумал Джонатан, потому, что Майлзу не по вкусу такие очевидные салонные фокусы.
Зиппо вновь взмахнул платком над ступкой и получил тот же самый результат. Он еще раз помахал платком и прокричал свою абракадабру, и опять все увидели лишь кучу деталей от разбитых часов. После третьего взмаха смех в зале стал стихать, похоже, не потому, что зрители опасались, что Джонатану придется распрощаться со своим хронометром, а потому, что трюк с растолченными в ступке часами быстро становился таким же занудным, как извлечение зверей из шляпы.
По сути, готовность Джонатана не портить чужую игру начинала ослабевать – так же как и еще недавно энергичные взмахи Зиппо. Потом из-за занавеса вышла на цыпочках женщина из соснового ящика, размахивая буханкой черствого хлеба.
Зиппо на мгновение остановился, бросил на публику взгляд, выражающий притворное удивление, и, разломав буханку пополам, ко всеобщему изумлению, извлек из нее карманные часы. Зрители закричали и зааплодировали, а Зиппо положил часы в небольшой бархатный мешочек и передал их Джонатану.
После этого он начал кланяться направо и налево, кивая Джонатану, который с удовлетворенным видом положил мешочек в карман рубашки, не потрудившись заглянуть внутрь. В конце концов, он же не собирался ставить под сомнение мастерство Зиппо. В общем и целом, этот фокусник казался не менее потрясающим, чем любой другой из тех, кого видел Джонатан, – разумеется, не считая Майлза, который был самым настоящим волшебником.
Зиппо исчез за странным занавесом. По мере того как гас свет на сцене, занавес начал светиться. Линия лежащих скелетов и глаза существа в капюшоне, виднеющегося в окне замка, засияли, словно морская пена в лунном свете. У публики, включая Майлза, вырвался вздох ужаса и удивления, потому что скелеты один за другим поднялись на ноги и дергающейся походкой направились к темной двери замка; существо же в окне как будто поблекло и растворилось в темноте ночи, царящей за его спиной. Когда в таверне зажглись настенные лампы и зрители начали, щурясь, оглядывать задымленный зал, на занавесе был изображен пустынный, усеянный камнями ночной пейзаж с замком, двери и окна которого были темны, как в преисподней.
