Сенс Зилезан снова углубился в свои записи, да так и задремал — прислонившись спиной к дереву и с книжкой на коленях.
— Ты покараулишь, Сэф? Разбуди меня с восходом Матин, я тебя сменю, — сказала Нолколеда, сладко зевая и поворачиваясь на бок.
— Ну, как тебе эта легенда? — спросил меня Сэф-Игнат.
— Незамысловатая, — пожала плечами я.
— Здесь все такое. Эти лаверэльцы — просто дети по сравнению с нами, землянами…
— А мне кажется, они как раз взрослые. Они точно знают, что в жизни главное, а что — пустяк. Это мы — дети. Бескомпромиссные, жестокие, шумные дети, не знающие, куда девать энергию, которая плещет через край…
— Да ты философ, солнце мое! — рассмеялся Сэф. — Ну и что же получается: значит, это мы у лаверэльцев на воспитании, а не наоборот?
— А чему хорошему мы можем их научить? Если я правильно понимаю, все мы отправились сюда решать какие-то свои проблемы. Финансовые или какие-то еще…
— Правильно понимаешь, — посерьезнел Сэф.
— Это я тебя подвигаю к исповеди, — улыбнулась я.
— Исповедь? Ну что ж, пока наш Цербер спит…
— Это ты про Чаню?
— Это я про Леду.
Мы, как заговорщики, тихо захихикали.
— А исповедь у меня довольно скучная… Ты была в Анапе?
— Была. В очень раннем детстве — с мамой и папой… — я мечтательно прикрыла глаза. — Мы жили там «дикарями», ездили на Утриш жарить шашлыки, вечерами гуляли на Высоком берегу… Представляешь, я все помню!
— А ты была в Анапе зимой?
Я покачала головой.
— Зимой это мертвый город. В кафе и ресторанах тихо, только местные пьют водку и режутся в домино. Ты гуляешь по пустому пляжу и смотришь, как ветер гонит свинцовые волны… и так день за днем, день за днем… И ждешь лета, чтобы окунуться в праздную чужую жизнь… мечтаешь когда-нибудь уехать в большой город, который не умирает с наступлением зимы, но тебе вечно чего-то не хватает — может, денег, а может, решимости… Ты смотришь на старших приятелей, отрастивших пивное брюшко, и на их некрасивых жен и с ужасом думаешь, что тебя ожидает такая же участь. И знаешь, так тоскливо, что хочется в петлю лезть. Вместо этого мне предложили Лаверэль. Я получил тот нескончаемый праздник, о котором мечтал. В прошлой жизни, на Земле то есть, я был массовиком-затейником, или, как теперь принято говорить, аниматором. Устраивал для отдыхающих викторины, конкурсы красоты среди пенсионерок и так далее… Мне и не снились те возможности, которые я получил при дворе Энриэля. В общем, эти три года пролетели, как сон. Ты недавно в Лаверэле и еще не можешь понять, насколько здесь привыкаешь к мысли, что с тобой не может случиться ничего плохого.
— А потом случилась эта поездка, — понимающе кивнула я.
— Начиналось-то все хорошо. Весело. Приятная компания. Симпатичные девушки. Но я не думал, что это будет военный поход. Мы ведь уже на войне, понимаешь? Конечно, фраматы рассказывали мне про мускаров, предупреждали, что будет опасно. Но слышать одно, а ощутить на собственной шкуре — другое… Это как если бы ты смотрела фильм и вдруг обнаружила, что уже находишься на экране. Но знаешь, что самое странное? — Сэф вдруг пристально посмотрел мне в глаза. — Мне все больше и больше нравится это кино.
— Что ты имеешь в виду? — внезапно осипшим голосом спросила я.
Он молча наклонился ко мне и поцеловал. Меня так давно никто не целовал, что я испугалась, как девчонка. Мягкое тепло обожгло мои неподатливые губы, я рванулась прочь, но сильные руки меня удержали.
— Не пущу, — сказал Сэф и улыбнулся — самой обольстительной улыбкой, какую можно себе представить. Я смотрела на загорелую шею в распахнутом вороте белой рубашки и чувствовала, что теряю голову… Нет, я еще могла затормозить, превратить все в шутку… Но… Великий Шан! У меня так давно всего этого не было! Просто поцелуй, это нас ни к чему не обязывает… Кому от этого будет хуже? Просто поцелуй… И, зажмурив глаза, я гибким движением освободилась из объятий Сэфа — для того, чтобы самой обхватить руками его лохматую голову и жадно прижаться к полураскрытым губам.
— Arschloch! — послышался резкий возглас. Мы отскочили друг от друга, как подростки, пойманные внезапно вернувшимися домой родителями.
Нолколеда была в ярости — настолько, что практически не контролировала себя, иначе она ни за что бы не выругалась по-немецки. Я с ужасом смотрела на ее искаженное лицо, вздрагивающие ноздри, а особенно — на пистолет, зажатый у нее в руке.
— Ты чего, Леда? — проговорил опешивший Сэф.
— Ничего, — сквозь зубы процедила немка. — Со мной все в порядке. Это вы спятили. Устроили тут вечер воспоминаний! Дворцовая жизнь сделала вас идиотами. Я им, видите ли, цербер! Мы, значит, будем здесь лизаться, а эта дура Нолколеда за нас вкалывать. Конечно, она прачка, ей положено, а мы — голубая кровь… В гробу я видала таких недоделанных господ!
— Леда, что за бред?.. — попытался перебить ее Сэф.
— Не смей так со мной разговаривать! Я хочу, чтобы вы знали. Ты и… она, — немка презрительно кивнула в мою сторону. — Я собираюсь получить свои десять миллионов. Она, — еще один презрительный взгляд, — собирается загребать жар чужими руками, а ты ей потакаешь. Ты такой же самовлюбленный жеребец, как все мужчины. И если вы будете мне мешать, я вас пристрелю. И не пожалею об этом ни на секунду.
Голос Нолколеды звенел на грани опасной истерики. Точнее, уже за гранью. Она несла откровенную чушь, и я не понимала, откуда эта ненависть. А самый простой ответ почему-то не приходил мне в голову… Неизвестно, куда бы нас завела эта ссора, если бы не вмешался сенс.
— Грета, деточка, нельзя же так! — воскликнул он, кутаясь в свою синюю мантию и жмурясь спросонья на костер. Потом он обернулся к нам с Сэфом. — Друзья мои, поймите, мы все устали и встревожены неизвестностью. Нам угрожает враг, который, быть может, превосходит нас хитростью и силой. Но мы должны быть добры к друг другу. Здесь, в чужом мире, мы друг для друга — самые близкие люди. Нам следует учиться быть терпимыми, а свой гнев оставить для более безопасных времен. Тем более, что к тому времени он может и поостыть… Ну же, дружочек, успокойтесь, — он погладил Нолколеду по плечу, — вы же такая красавица и умница, к чему вам сердиться?
Немка осторожно сняла руку сенса с плеча. После недавней ярости ее лицо казалось усталым и печальным. Не глядя в нашу сторону, она сказала:
— Ложитесь спать. Я разбужу вас на рассвете.
5. Жребий
Узкая тропа вела нас между двумя холмами. Их склоны дышали утренней росой, настоянной на ароматах трав и цветов. Алое солнце вставало прямо у нас перед глазами, заполняя собой весь горизонт.
В это солнечное утро на душе у меня было смутно и тревожно. Фраматы на связь не выходили, судьба принца Лесанта оставалась неизвестной. О вчерашней ссоре с Нолколедой не было сказано ни слова, однако за ничего не значащими фразами, которыми мы изредка обменивались, чувствовалось внутреннее напряжение, и кто знает, во что оно могло перерасти… А хуже всего было то, что мы не знали, какой беды ждать от царящей вокруг тишины.
