Первое, что мы смогли разглядеть в подробностях, когда снижение закончилось и траектория нашего движения начала повторять очертания морского дна, было целое поле восковых камер, напоминавшее гигантские соты. Сквозь стенки каждой такой камеры виднелись неясные расплывчатые силуэты мужчин и женщин. Они сидели, подтянув колени к груди, обхватив их руками, широко разинув глаза и рты. Трудившиеся в поле существа напоминали огромных грациозных ос. Двигаясь с подчеркнутым изяществом, точно танцоры, они то и дело останавливались, запускали в камеру жало и, содрогаясь всем телом, впрыскивали в нее черный многогранник. Только тут начал я замечать, что в камерах, помимо людей, находились и другие существа. Черные жирные членистоногие твари постепенно вгрызались в тела своих соседей, становясь все больше по мере того, как те хирели и увядали.
Мерцающие ручейки лавы окружали инфернальные ясли со всех сторон. Конус вулкана, поднимавшийся к поверхности по левую руку от нас, постоянно грозил уничтожением всему, что лежало между вершинами гор и черным провалом. На территории лавового лабиринта начиналась вторая зона демонической активности. Ее обитатели, паукообразные чудовища наподобие того, с которым еще совсем недавно схватился Гильдмирт, ловко орудуя мастерками, складывали стену из свежей курящейся лавы. Эти демоны пользуются людьми в целях скорее художественных, нежели гастрономических. Дымящийся крепостной вал еще не успевшей затвердеть лавы служил матрицей для барельефа из человеческих тел: живой материал в разных стадиях ампутации был зацементирован в беспрестанно шевелящуюся стену. Во внутренности страдальцев вживлялись трубки, соединявшие их через раскаленную кладку друг с другом таким образом, что они могли жить только благодаря общей сосудистой системе, питавшей их кипящей кровью. К счастью, наш проводник, безразличный ко всему, кроме конечной цели нашего путешествия, вскоре избавил нас от лицезрения этих мучений.
Но вдруг, когда последняя зона демонической активности уже осталась позади, он резко развернулся и устремился назад. Нам показалось, что впереди замаячило что-то очень похожее на боншаду, но как раз в это время наш ящер начал камнем падать вниз, явно нацелившись на громадный коралл, который рос прямо под нами. Тот угрожающе поднял ему навстречу свои мощные ветви, каждая с половину нынешнего Гильдмирта толщиной. Пират выхватил клинок – его движение было столь стремительным, что сталь, казалось, задымилась тысячей воздушных пузырьков, – и одним взмахом отсек два ближайших шершавых выроста. Один из них, конвульсивно корчась и извиваясь, пролетел мимо, вскользь задев мое плечо: мне показалось, будто меня на всем скаку толкнул боевой конь. Еще два могучих удара, и Гильдмирт обрил полип наголо. Среди окровавленных обрубков его ветвей обнаружились массивные пятислойные челюсти, сделанные из чистого золота и богато инкрустированные рубинами с яблоко величиной. Гильдмирт вогнал свой клинок в горло полипа, заставив его бессильно щелкать угрожающими клювами. Наконец челюсти распялились во всю ширь и застыли. Ящер броском вернул меч в ножны, налетел на полип и разорвал его на части.
Рубины он грыз с жадностью, торопливо кроша их своими железными челюстями, как карамель. Золотом он наслаждался дольше, всем телом трепеща от постыдного аппетита. Его стальные клыки терзали медово-желтый металл, чешуйчатая глотка пульсировала, проталкивая пищу. Покончив с трапезой, он снова выхватил меч, уперся задними лапами в дно, сильно оттолкнулся и пружиной перелетел через каменистый взлобок, на котором рос коралл. За ним мы увидели боншаду.
Громадная, она зависла над стадом обнаженных людей, которые, точно марионетки ниточками, были соединены с ней собственными кровеносными сосудами и нервами. Те выходили из их спинных хребтов и соединялись в один клубок, который косматый демон держал в обрамленной крючками пасти, расположенной в нижней части живота.
Стадо паслось – если это можно так назвать, – ползая под строгим надзором боншады по неровному дну, усеянному гигантскими анемонами, которые щетинились отростками, короткими и толстыми, как человеческие языки, и другими, длинными и тонкими, как усики вьющихся растений. Бледные, точно восковые куклы, люди с округлившимися от ужаса глазами ползали среди непрестанно щиплющих, колющих и хватающих их за разные части тела растений по полям, не способным породить ничего, кроме насилия и гнева, а боншада парила над ними, питаясь болью и стыдом, от которых вибрировали их нервы.
В стаде было человек тридцать. В свое время мы рассматривали миниатюрный портрет Уимфорта, пока не заболели глаза, поэтому теперь мы быстро убедились, что среди этой жалкой горстки дрожащих от гнусного унижения людей его нет. Гильдмирт скосил на меня правый глаз, а на Барнара – левый. Мы оба покачали головами. Его когтистые лапы тут же в клочья разорвали воду вокруг, набирая скорость, и мы понеслись дальше, навстречу новому отрезку морского дна, забирая вправо, где ковер из анемонов был всего гуще. Над ним, на равном расстоянии друг от друга, висели омерзительные волосатые пузыри – так выглядели боншады на расстоянии, – посасывая каждая свой клубок нервов.
Новый курс привел нас ближе к краю Черной Щели, чем прежний, и по пути к лугам боншад мы успели в подробностях разглядеть некоторые осадные механизмы, в особенности огромные краны, напоминавшие виселицы, которые стояли, перебросив свои горизонтальные стрелы через иззубренную вершину стены пламени. С их стальных рук свисали толстые цепи, снабженные мощными крючьями. Непомерной величины лебедки приводили в движение стрелы и регулировали длину цепей, то забрасывая их в преисподнюю, то возвращая назад. Огромные толпы людей, спотыкаясь от натуги, крутили вороты подъемных механизмов. Другие перевозили с места на место демонов-надсмотрщиков, здоровенных жаб, величиною с дом каждая. Они восседали, лениво развались, в обросших ракушками и сильно испорченных водой остовах галеонов, добыче разбушевавшегося моря. Сотни рабов волокли эти обломки того, что когда-то было кораблями, по морскому дну. Безглазые, с отросшими, как у мертвецов в гробу, волосами, с кожей, складками свисающей с костей, они шатались, точно пьяные, на каждом шагу зарывая ноги в песок.
Но скоро мы перестали обращать внимание на что бы то ни было, кроме самого крупного из всех сооружений, которое подходило вплотную к Щели немного дальше по ее периметру. Хотя до него оставалось не меньше мили, подробности уже можно было рассмотреть. Каждое из покрытых микроскопическими розоватыми гранями чудовищных яиц было размером с гору. По обе стороны от них росли холмы металлических решеток, которые, рассыпая фонтаны искр, сливались в некое подобие клетки, достаточно большой, чтобы вместить в себя гору. Тем временем под лесами, покрывавшими ближайшее из двух яиц, в его оказавшейся сравнительно тонкой скорлупе пробили дыру. Мы проносились достаточно близко, чтобы разглядеть часть его содержимого. Это была трехпалая когтистая лапа такой величины, что под ней запросто мог бы укрыться небольшой город. Тут Гильдмирт повернул в сторону и начал забирать вверх, чтобы обогнуть пастбища боншад.
Мы нашли мальчика в четвертом из встреченных нами стад. В первую же секунду жертва, на которую упал мой внимательный взгляд, вскинула голову в превосходящей всякое терпение муке, и я увидел лицо Уимфорта. Я потянул Гильдмирта за пояс и указал вниз. Он взглянул на Барнара, который подтвердил мое безмолвное сообщение кивком. Пират перевернулся в воде, прижал лапы к телу и рванулся наверх.
