Миновав развилку, Бенет и Фелисина двинулись по средней — Работной — дороге. Позади одной из досинских казарм поблескивала гладь Утопки — глубокого озера, тянущегося до самой северной стены. Вода в нем была странного бирюзового цвета. Говорили, что она проклята и каждый, кто отважится нырнуть в озеро, бесследно исчезнет. Некоторые верили, будто в Утопке водится демон. Геборий, услышав эти россказни, только усмехнулся. Тем не менее находились отчаянные узники, пытавшиеся бежать по воде. Затея была нелепой с самого начала: противоположный берег Утопки представлял собой отвесную стену, сочившуюся влагой.
Фелисину удивило, когда Геборий попросил ее понаблюдать за уровнем воды в озере, сказав, что близится засушливое время. Вспомнив его просьбу, она добросовестно, насколько позволяли сгущавшиеся сумерки, рассмотрела противоположный берег. Нижняя часть стены была сухой. Ее покрывала известковая корка. Неужели и Геборий задумал бежать через озеро? По другую сторону стены расстилалась безжизненная пустыня с выщербленными скалами. Какое бы направление ни избрал беглец, его ожидали долгие дни пути без единой капли воды. Последним препятствием на пути к свободе была Жучиха — дорога, огибавшая озеро. Если беглец не нарывался на отряд караульных, он получал свободу… умереть среди красных песков пустыни. Но до них добирались считанные единицы; остальных ловили вблизи Жучихи. Пойманных беглецов вывешивали для всеобщего назидания на «крюках спасения», вбитых в стену сторожевой башни, что стояла возле Ржавого пандуса. Едва не каждую неделю там появлялись новые жертвы. Не только беглецы. «Крюки спасения» служили еще и местом казни особо строптивых каторжников. Большинство казнимых не выдерживали и суток, хотя кое у кого мучительное умирание длилось два-три дня.
Достигнув поселения, Работная дорога превращалась в главную улицу. Здесь были сосредоточены все нехитрые развлечения, доступные свободным обитателям Макушки: питейное заведение Булы, несколько игорных лачуг и борделей. Улица упиралась в Крысиную площадь, в центре которой высилась «Крепость Саварка» — шестиугольная трехэтажная башня, сложенная все из того же известняка. Каторжников, за исключением Бенета, внутрь не допускали.
Макушка. Двенадцать тысяч узников, три сотни караульных. А еще — бордельные шлюхи, обслуга заведения Булы и игорных лачуг, обслуга местного малазанского гарнизона, их жены и дети. В Макушке нашли себе пристанище и торговцы. По выходным дням Крысиная площадь на несколько часов превращалась в рыночную, и торговцы, как могли, заманивали к себе покупателей, соперничая друг с другом. Еще один слой населения Макушки составляли изгои и оборванцы всех мастей, которые предпочли эту дыру трущобам Досин Пали.
— Жаркое, наверное, уже остыло, — проворчал Бенет, когда они подходили к заведению Булы.
Фелисина отерла вспотевший лоб.
— Это даже хорошо. Не могу есть ничего горячего.
— Ты пока не привыкла к здешней жаре. Через пару месяцев тебе тоже будет зябко по вечерам.
— Сейчас еще все стены пышут жаром. Вот в полночь и ранним утром мне бывает по-настоящему холодно.
— Перебирайся ко мне. Я не дам тебе замерзнуть.
Фелисина почувствовала: Бенет опять впадает в мрачное расположение духа. Такие перемены в настроении случались у него внезапно, без всяких причин. Она молчала, надеясь, что Бенету станет не до нее.
— Крепко подумай, прежде чем отказываться, — добавил «король» Макушки.
— Була звала меня к себе в постель, — сказала Фелисина. — Хочешь посмотреть на нас? А можно и втроем.
— Она тебе в матери годится, — сердито бросил Бенет.
«Да и ты мне в отцы годишься», — подумала Фелисина. На этот раз Бенет не поддался дурному настроению. Дыхание его стало ровнее.
— Чем тебе не нравится Була? Такая пышечка, мягкая и теплая. Подумай, Бенет.
Он обязательно задумается над ее словами и, скорее всего, останется у Булы. Фелисина это знала. «Теперь можно не бояться, что он потащит меня к себе. По крайней мере сегодня. Геборий ошибается. Здесь бессмысленно думать о завтрашнем дне. Здесь живешь от часа к часу. Ты должна выжить, Фелисина, чего бы это ни стоило. Дожить до мгновения, когда окажешься лицом к лицу с Таворой, и тебе будет мало океана крови, который выльется из жил твоей сестры. Ты должна дождаться этого мгновения, Фелисина. А потому выживай. Час за часом. День за днем…»
Рука Бенета была потной. Он уже предвкушал ночь с Булой.
«Однажды мы снова встретимся с тобой, сестра».
Геборий не спал. Укутавшись в одеяло, он скрючился возле очага. Он следил глазами за вошедшей Фелисиной. Она заперла дверь лачуги и набросила на плечи грубое покрывало из овечьей шкуры.
— Похоже, тебе все больше нравится такая жизнь. Или я ошибаюсь, Фелисина? — спросил историк.
— А ты еще не устал судить чужую жизнь, Геборий?
Она сняла с крюка винный бурдюк и стала рыться в мисках, сделанных из половинок тыквы. Все они были грязными.
— Бодэн все еще гуляет. Ему ты тоже будешь читать назидания, когда вернется? Бесполезное это занятие, Геборий. Бодэна нельзя попросить даже о такой мелочи, как вымыть миски.
Отыскав миску почище, Фелисина плеснула туда вина.
— Это иссушает тебя, — сказал Геборий, пропуская ее колкости мимо ушей. — Ночь за ночью. Тебя надолго не хватит.
— У меня уже был отец. Второго мне не надо, — огрызнулась Фелисина.
Геборий вздохнул.
— Клобук накрой твою сестру! — пробормотал он. — Погубить тебя — это слишком просто. Ей захотелось издевательств поизощреннее — чтобы изнеженная четырнадцатилетняя девчонка превратилась в общедоступную шлюху. Если Фенир услышит мои молитвы, Тавору ждет страшная участь.
Фелисина молча пила вино, затем сказала:
— Ты ошибся, старик. В прошлом месяце мне исполнилось пятнадцать.
Геборий и в самом деле показался ей невероятно старым. Он выдержал ее дерзкий взгляд, затем снова отвернулся к очагу.
Фелисина налила себе еще, после чего тоже расположилась возле квадратного очага. Вместо дров здесь жгли сухой навоз, который почти не давал дыма. Очаг имел высокие стенки, сложенные из обожженного кирпича, и чем-то напоминал крепостную башню. Его окружало подобие рва, заполненного водой. Благодаря такому остроумному устройству в лачуге не было недостатка в горячей воде для мытья и стирки. Высокие стенки очага дольше удерживали тепло. Пол покрывали куски тканых досинских дорожек и камышовые подстилки. Сама лачуга стояла на сваях высотою в пять футов.
Фелисина села на деревянную скамеечку и принялась греть озябшие ноги.
— Я сегодня видела, как ты волок свою повозку, — сонным голосом сказала она историку. — Ганнип шел рядом и размахивал хлыстом.
Геборий усмехнулся.
— Они забавлялись целый день. Ганнип объяснял всем подряд, что ему велели отгонять от меня мух.
