— Да. Я так и сделаю.
Когда отец вошел в комнату Тии, уже стемнело. Стоял душный вечер, от земли поднимался пар, а плоские крыши домов еще хранили жар полуденного солнца. В саду тихо шумели деревья, а звезд над головой было так много, что, казалось, они вот-вот посыплются на землю сверкающим серебряным дождем.
Анхор подошел и положил руку на обнаженное плечо дочери. Ладонь писца была сухой, как сброшенная змеиная кожа.
— Нам нужно поговорить. Сегодня случилось нечто невероятное.. . — Его речь была сбивчивой и вместе с тем торжественной. — Тебе, а вместе с тем и мне — всем нам! — выпало невиданное счастье. Архитектор Мериб хочет жениться на тебе и увезти тебя в Фивы!
Девушка сидела прямо и неподвижно, и в этой неподвижности была напряженность тростника, готового сломаться от порыва бешеного ветра.
— Это не может быть правдой, — прошептала она.
— Сначала мне тоже так показалось. Однако Мериб не лжет! Ты ему очень понравилась.
— Бесполезно говорить со мной об этом. Я никогда за него не выйду.
В следующую секунду Анхор с такой силой ударил дочь по лицу, что ее голова мотнулась в сторону, как у куклы.
— Нет, выйдешь! Выйдешь! В противном случае я прикажу бить того парня палками до тех пор, пока он не испустит дух!
Лицо отца расплывалось перед глазами, почти ослепшими от обильных слез. Тия давно так не плакала. Она не думала, что есть нечто такое, что способно потрясти ее сильнее, чем разлука с Тамитом.
Она с трудом поднялась с места и проговорила:
— Я хочу поговорить с Мерибом. Я желаю посмотреть ему в глаза!
— Нет! — прошипел Анхор. — Тебе не о чем с ним говорить! Я осушу Нил и достану с неба все звезды, но ты станешь его женой! Неблагодарная! — Он почти сорвался на крик. — Почему ты не думаешь обо мне, о матери, братьях!
Когда Тия заметила возле входа, прямо за спиной отца, неподвижную фигуру, по ее телу пробежал холодок. Ярко белели льняные одежды. Но лицо человека было темным, и спрятанные в тени глаза выглядели сгустками мрака.
— Вы подняли такой крик, что стало слышно на улице, — насмешливо произнес архитектор и обратился к писцу: — Оставь нас, Анхор!
Тот безропотно вышел. Тия смотрела на Мериба через всю комнату, смотрела с непониманием и презрением.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, — спокойно произнес Мериб, — но лучше послушай, что скажу я.
— Я ошиблась, — выдавила Тия, — мне не о чем с вами говорить.
— Твой отец, — продолжил архитектор, не обращая внимания на слова девушки, — намерен во что бы то ни стало поскорее выдать тебя замуж. Он боится тебя потерять.
Девушка приподняла брови.
— Потерять? Как товар? Как средство добиться своих целей?
Мериб усмехнулся.
— Допустим. Но я отношусь к тебе по-другому и потому хочу стать тем человеком, который возьмет на себя заботу о тебе и твоем будущем!
— Вы меня обманули! — Во взгляде Тии мелькнуло презрение.
— Нет, не обманывал. Я сам не знал, что все так повернется. Я хочу взять тебя в жены, потому что желаю тебе добра.
— Желаете мне добра?!
— Конечно. Послушай, Тия, твой отец не отпустит юношу иначе, чем в обмен на твое согласие. Я честен с тобой: если ты мне откажешь, и тебя, и твоего друга ждут большие несчастья! Я уеду, а ты останешься здесь, с людьми, которые погубят этого юношу. Я не лгу. Я родился и вырос в Фивах. Я видел людей, забитых палками до смерти, ослепших от солнца, раздавленных каменными плитами. Человеческая жизнь ничего не стоит. Тем более жизнь бедняка.
Девушке почудилось, что она беседует с каменной стеной. Мериб видел только свою правду и думал только о своих капризах. Глаза Тии сделались невидящими, тусклыми. Она была готова бороться, но не знала как. Девушка долго молчала, будто осмысливая приговор, потом тихо вымолвила:
— Зачем я вам, если вы будете знать, что меня принудили вступить в этот брак?
— Затем, что я не встречал никого лучше, чем ты, — вкрадчиво произнес Мериб. — Забудь о том парне! Влечения юности преходящи, вопреки ожиданиям они не оставляют в душе глубоких следов. Я покажу тебе Фивы, в моих объятиях ты поймешь, что значит быть настоящей женщиной. Я дам тебе все, что ты захочешь иметь.
— Вы всегда добиваетесь своей цели, не так ли? И неважно, каким способом! — воскликнула Тия. В ее голосе звучала ирония, хотя на самом деле девушка была близка к отчаянию.
— Да, — спокойно согласился Мериб. — И, клянусь, тебе не придется об этом жалеть!
Он пристально смотрел на нее темными глазами, в которых отражались мрачные и опасные глубины его души и в которые Тия предпочла бы никогда не заглядывать.
— Уходите, — прошептала девушка, чувствуя неприятную дрожь, порожденную смятением и страхом.
— Как хочешь. Я даю тебе время подумать.
Когда архитектор удалился, в комнату вошел писец Анхор.
Тия смотрела на отца и думала о том, что она готова возненавидеть его. Однако же, к своему удивлению, она не могла этого сделать. Внезапно девушка поняла, что у него были свои желания, мечты и что годы погребли их под собой, как под слоем песка. Анхор проводил целые дни на жаре и в пыли, составлял списки и описи, что-то пересчитывал, зная, что именно так пройдет и закончится его жизнь. Его возмущало и злило непонимание и, как он полагал, черная неблагодарность дочери. Он не представлял, что значит желать выйти замуж по любви, у него было свое понятие о браке и женской доле.
— Возьми бумагу и напиши мальчишке о том, что выходишь замуж и больше не желаешь его видеть. Я передам ему твое послание. После того как вы с Мерибом поженитесь, я прикажу освободить твоего дружка.
Внезапно девушка вспомнила, как они с Тамитом купались в Ниле. Вода ласково омывала грудь, живот и ноги. Внизу шныряли стайки юрких рыб. Тие нравилось разбивать руками отражение неба и солнца, превращать его в сотни сверкающих осколков. При этом она смеялась озорным, заливистым смехом. Тамит был рядом. Он смотрел на нее, и блеск его глаз был чист и светел, как заря или ранний закат.
— Ни за что, — твердо произнесла Тия. — Я никогда этого не сделаю.
— Тогда, — спокойно промолвил Анхор, — ему придется умереть.
Тамит проснулся. Он привык открывать глаза в те мгновения, когда ночные обитатели берегов Нила начинали прятаться, а дневные еще не выбрались наружу из тайных укрытий. Кругом было тихо-тихо, вода выглядела почти стоячей, звезды незаметно тускнели. В такие минуты Тамиту казалось, что мир принадлежит ему одному.
Здесь, взаперти, он и вправду был совсем один — в четырех стенах, на охапке соломы. Его поместили в отдельную клетушку; справа и слева сидели другие узники. Они вели себя смирно и тихо, как свойственно от века угнетаемому простонародью. Иногда до ушей Тамита доносились возня и шепот, но чаще за стенами стояла тишина. Узники привыкли к унылому распорядку бесконечного дня и не ждали ничего нового.
