Он нашёл в её доме книгу про мамонтов и читал её, лёжа в удушающей огромной перине. Сначала он пытался накрываться этой периной, но когда с него сошло семь потов, решил спать поверх неё, укрываясь грубым одеялом.
Мамонты жили внутри книги и говорили по-немецки.
За несколько лет войны Еськов выучил этот язык, но выучил криво, другие, пахнущие огнём и горелой сталью, слова мешали ему. И всё же книга была про мамонтов — и это было главное.
Неизвестный ему немец писал про то, как мохнатый зверь живёт под землёй и лишь иногда, запутавшись в координатах, выскакивает на поверхность.
И тогда повелитель подземного мира умирает, отравившись тем воздухом, которым так спокойно дышат люди. Также речь там шла о всемирном потопе, что вымыл кости мамонтов из-под земли и разнёс их по всему миру… Много чего интересного говорилось в этой книге.
К немцам Еськов не испытывал ненависти — нет, он убивал их, и убивал много, а они убивали его друзей, но Еськову повезло. Ему повезло оттого, что не были умучены его родные страшной смертью, не хоронили его детей в ямах и не вешали его родителей на базарной площади.
Да и немцев он любил, особенно тех, кто был причастен к великому мамонтову делу.
Вот, к примеру, был Пфиценмайер, про которого уже сказано, что на родине он был Евгением Вильгельмом, а в России — Евгением Васильевичем. Родился Евгений Васильевич в 1869 году, а приехав в Россию, служил в Зоологическом музее. Принял Евгений Васильевич на заре века русское подданство и ездил в Сибирь за знаменитым мамонтом, о чём потом написал книгу. А потом он уже был в Тифлисе начальником музея. Препаратор Пфиценмайер изучил Берёзовского мамонта, но мамонт всё ещё назывался Elephas berezovkius, будто индийский элефант.
Но и сам препаратор тоже имел два имени — на немецкий манер и на манер русский. Удивляться было нечему — разве тому, что Пфиценмайер нашёл внутри мамонта.
А нашёл он целый пуд пищи. Были там иголки сосен, елей и лиственниц. Нашёл препаратор Пфиценмайер там мох и шишки, кору берёзы и тимьян с шалфеем.
И обнаружил ещё немецко-русский человек Пфиценмайер, что кости мамонта переломаны — видно, погиб он разом, не успев переварить свой мох и кору.
Мамонт погиб, и именно погибшему, а не умершему мамонту глядел Еськов в стеклянные глаза. А вот сам Еськов, десятки раз, казалось, обреченный на гибель, выжил на страшной войне.
Войны всегда переменяют судьбы.
Судьба препаратора Пфиценмайера была переменена Первой мировой войной, иначе называемой империалистической.
Не помог Евгению Васильевичу ни русский паспорт с орлами, ни мохнатый зверь мамонт.
Оказался он человеком непростой и печальной судьбы: когда началась война с немцами, его было не тронули, но августовским днём шестнадцатого года всё же арестовали по подозрению в шпионаже.
Он просидел под замком полтора года, всё его имущество пропало, и известно только то, что в 1917 году он уехал в свой Вюртемберг.
Академические справочники заменяли дату его смерти вопросом.
Это всё очень грустно.
А ведь мог прожить долгую жизнь — подумал Еськов, — сейчас ему могло быть около восьмидесяти, если не погиб под бомбёжками.
Он помнил маленькую коричневую книжицу, что была переведена с немецкого. На книжице был изображён мамонт, будто нарисованный на стене пещеры. Еськов читал эту книгу ещё школьником — и вот теперь вспомнил в чужом городе, среди немецких книг, что не были никем переведены.
Вдруг что-то пришло ему в голову, и он отыскал на полке среди книг об Арктике и прочих путешествиях огромный том биографического справочника.
Как это не приходило ему в голову посмотреть это здесь. Евгений Васильевич вдруг сгустился из воздуха рядом, как правильный человек, который требует воспоминаний о себе.
И он сразу же увидел короткую строчку: «Pfizenmayer, Eugen Wilhelm, geb. 27.8.1869 Bebenhausen, gest. 20.12.1941 Ulm».
Чёрточка был отменена.
Это и была справедливость — и мёртвый немец её заслуживал. Сколько ему было? Семьдесят один? Семьдесят два? Еськов как раз тогда смотрел в глаза препарированного Евгением Васильевичем мамонта, а сам Евгений Васильевич умирал в городе Ульм земли Вюртемберг. Хотя, конечно, его могли накрыть англичане, запоздало подумал Еськов. Он с трудом, но представил себе юг Германии и Ульм. Кто там был сейчас — англичане, американцы, а может, даже французы?
Неважно, важна научная справедливость.
Учёные, как солдаты, должны иметь обе даты в жизненном списке. И если жизнь продолжалась и Евгений Васильевич ещё работал, писал книги и читал лекции о своих русских мамонтах, русском снеге и льде ещё двадцать лет после своего бегства из России, то это не должно быть забыто.
Еськов читал книги в этом кабинете как дневной урок, специально просыпаясь на час раньше, потому что вечером он так уставал от дежурств в комендатуре, от чужих поручений и приказаний, что валился в чёрный омут сна сразу, как приходил.
А будь у него больше любопытства, больше настойчивости, то он бы узнал, что хозяйка дома была замужем за офицером кригсмарине, да только сгинул этот офицер давным-давно. Хозяйка перестраховывалась, придумывала целый разговор с этим русским, если он всё-таки заставит её показать фотографии. Она рассчитывала этот разговор, как многоходовую шахматную партию.
Эта ещё довольно молодая женщина в воображаемом разговоре упирала на то, что её пропавший муж не воевал с русскими, а погиб за год до войны с ними. И погиб при странных обстоятельствах, не с оружием в руках, а от несчастного случая. И похоронен он был где-то среди полярных льдов, на Севере, в неизвестных ей самой местах, но он не воевал с русскими, точно нет.
Но офицер, определённый на постой, ничего не спрашивал и, казалось, был равнодушен к тёмным квадратам на обоях. Он уже начинал нравиться ей — не потому, что был особенно красив, а просто потому, что женщине побеждённой страны всегда хочется защиты.
Но русский ничего не спрашивал и делился с ней своим пайком, как если бы спал с ней. И её начинало обижать, что он не обращает на неё внимания, а проводит время с книгами её покойного мужа, шелестит страницами и аккуратно переворачивает пергаментные вклейки, отделяющие текст от репродукций.
Мужчины жестоки, думала она, они погружаются в книги, как в войны, и когда они перелистывают последнюю страницу, то мир становится ещё более жестоким, чем был.
Мужчины воюют, уничтожая не только друг друга, но и уют, фотографии и картины, всё-всё, что собирают вокруг себя женщины.
Так думала эта немецкая женщина, слыша шелест страниц за дверью кабинета.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Остров Врангеля — всестороннее описание предмета, геологическое совещание и история геолога, что, оказавшись в затруднительном положении, сам из него вышел, в видениях своих, впрочем, говорившего при этом с мёртвыми мореплавателями прошлого
Остров Врангеля, июль 1951
