Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
Из общего хора выделился звонкий баритон какого-то старого лагерника:
— Урки, бог не фраер, падай в долю! Лично я подписываюсь на эту марцифаль!..
В результате Таську избрали подавляющим большинством голосов.
После чего она заговорила, как Дейч, Аксельрод или Бабушкин:
— Вы являетесь свидетелями небывалого политического эксперимента. На ваших глазах создается российская оппозиционная партия!..
Дальше я не слушал. Я подумал — надо как следует выпить. Причем немедленно. Иначе все это может плохо кончиться.
В баре я дико напился. Видимо, сказалось утомление последних дней. Помню, заходили участники форума. О чем-то спрашивали. Громко беседовали. Кого-то изобличали.
Последним мне запомнился такой эпизод. В баре появились Литвинский и Шагин. Заказали по двойному виски с тоником. Далее Шагин резко повернулся и опрокинул свой фужер на брюки. При этом он даже матом не выругался. Просто заказал себе новый коктейль.
Все посмотрели на Шагина с уважением. Литвинский тихо произнес:
— Святой…
Я заказал такси на восемь сорок. Вдруг зашли попрощаться Юзовский с Лемкусом. До этого я сам разыскал и обнял Панаева. Как стало ясно через два месяца — в последний раз. В марте Панаев скончался от рака.
В моем архиве есть семь писем от него. Вернее, семь открыток. Две из них содержат какие-то просьбы. В пяти других говорится одно и то же. А именно: «С похмелья я могу перечитывать лишь Бунина и Вас».
Когда Панаев умер, в некрологе было сказано:
«В нелегкие минуты жизни он перечитывал русскую классику. Главным образом — Бунина…»
Я собрал вещи. Еще раз покормил собаку. Сунул в бельевую корзину испачканное ею покрывало.
Из окна был виден странный город, напоминающий Ялту. Через все небо тянулась реклама авиакомпании «Перл». В изголовье постели лежала Библия на чужом языке. Я ее так и не раскрыл.
Прощай, город ангелов. (Хотя ангелов я здесь что-то не приметил.) Прощай, город обескровленных диетой манекенщиц. Город, изготовившийся для кинопробы. Город, который более всего желает нравиться.
Я вдруг подумал — уж лучше Нью-Йорк с его откровенным хамством. Там хоть можно, повстречав на улице знакомого, воскликнуть:
— Сто лет тебя не видел!..
В Лос-Анджелесе друзья могут столкнуться только на хайвее.
На душе у меня было отвратительно. Щенок копошился в приготовленной для него брезентовой сумке. День, остывая, приближался к вечеру.
Тут мне на ум пришла спасительная комбинация. А именно — двойной мартини плюс телефонный разговор с Нью-Йорком.
Выпивку принесли минут через десять. Впервые я заказал ее сам. Раньше этим занимались какие-то добрые волшебники.
7-18-459-11-3-6… Семь, восемнадцать, четыреста пятьдесят девять, одиннадцать, три, шесть… В этих цифрах заключена была некая магическая сила. Тысячу раз они переносили меня из царства абсурда в границы действительной жизни. Главное, чтобы рядом оказался телефон.
К телефону подошел мой сын. Он поднял трубку и сосредоточенно, упорно замолчал. Потом, уподобляясь моей знакомой официантке из ресторана «Днепр», сказал без любопытства:
— Ну, чего?
Говорю ему:
— Здравствуй, это папа.
— Я знаю, — ответил мой сынок.
Недавно мы с женой выдумали ему громоздкое, однако довольно точное прозвище. А именно — «Маленький, хорошо оснащенный, круглосуточно действующий заводик положительных эмоций».
Я спросил:
— Как поживаешь?
— Это не я, — был ответ.
— То есть?
— Мама говорит, что это я. А это не я. Эта банка сама опрокинулась.
— Не сомневаюсь.
— Землю я собрал. И рыбки живы…
Я на секунду задумался:
— Что же ты в результате опрокинул? Бочку с пальмой или аквариум?
Я услышал тяжелый вздох. Затем:
— Да, и аквариум тоже…
— Что тебе привезти? — спрашиваю.
Хриплый голос отчеканил:
— Кетчуп! Кетчуп! Кетчуп!..
Я говорю:
— Ну, ладно, позови маму.
К телефону подошла моя жена, и я услышал:
— Не забудь про минеральную воду.
— Тебя не интересует, когда я вернусь?
— Интересует.
— Сегодня ночью.
— Очень хорошо, — сказала моя жена.
Хотел ей сообщить про щенка, но раздумал.
Зачем предвосхищать события?
Тася появилась неожиданно, как всегда. Высыпала на диван пакеты.
— Это тебе, — говорит.
Затем вытаскивает из целлофанового чехла нелепый галстук с каким-то фаллическим орнаментом…
— А это твоей жене.
Выкладывает на стол коробку — духи или мыло.
— Это детям.
В физиономию мне летят разноцветные тряпки.
— Это маме.
Тася разворачивает китайский веер.
Затем она долго рыдает у меня на плече. Вероятно, от собственной щедрости.
Тут я в который раз задумался — что происходит?! Двадцать восемь лет назад меня познакомили с этой ужасной женщиной. Я полюбил ее. Я был ей абсолютно предан. Она же пренебрегла моими чувствами. По-видимому, изменяла мне. Чуть не вынудила меня к самоубийству.
Я был наивен, чист и полон всяческого идеализма. Она — жестока, эгоцентрична и невнимательна.
Университет я бросил из-за нее. В армии оказался из-за нее…
Все так. Откуда же у меня тогда это чувство вины перед ней? Что плохого я сделал этой женщине — лживой, безжалостной и неверной?
Вот сейчас Таська попросит: «Не уходи», и я останусь. Я чувствую — останусь. И даже не чувствую, а знаю.
Сколько же это может продолжаться?! Сколько может продолжаться это безобразие?!
И тут я с ужасом подумал, что это навсегда. Раз уж это случилось, то все. Конца не будет. До самой, что называется, могилы. Или, как бы это поизящнее выразиться, — до роковой черты.
— Ну, ладно, — говорю, — прощай.
— Прощай… Когда же мы теперь увидимся?
— Не знаю, — говорю, — а что? Когда-нибудь… Звони.
— И ты звони.
— Куда?
— Не знаю.
— Тася!
— Что? Ну что?
— Ты можешь, — говорю, — сосредоточиться?
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
