Наполеоновские войны на некоторое время положили конец дуэлям, однако в период реставрации Бурбонов они возродились с новой силой. Бушевали социальные страсти, бонапартисты люто ненавидели роялистов, кипела вражда между французами и иностранными оккупационными войсками. В этой обстановке конфликты и столкновения возникали сплошь и рядом. С одной стороны, старые наполеоновские офицеры приходили в бешенство, видя оккупантов, фланирующих по парижским улицам, и жаждали искупить свои поражения на поле брани доблестными подвигами в Булонском лесу. С другой стороны, молодые придворные — роялисты были полны решимости ответить клинком и пулей на любое оскорбление в адрес законного монарха и правящей династии.
В своих интересных мемуарах граф Гронов ярко описывает Париж того времени. Дуэли между французами и офицерами стран Коалиции были обыденным делом и в большинстве случаев заканчивались в пользу первых, поскольку они владели оружием более искусно. Больше всего они ненавидели пруссаков, и поэтому очень часто французы безо всякого соблюдения дуэльного кодекса врывались в кафе Фуа на площади Пале — Рояль, излюбленное место встреч прусских офицеров, и затевали схватку с посетителями. В одном из таких столкновений погибло четырнадцать пруссаков и десять французов. Англичане также потеряли многих достойных офицеров. Однако Гронов, находившийся тогда в Париже, приводит множество примеров, когда британцы выходили победителями. На юге, в Бордо, где французы переходили мост через Гаронну с единственной целью оскорбить английских офицеров, они понесли столь тяжкие потери, что это отбило у них всякую охоту повторять подобные вылазки. Д — р Джон Миллинген, чья монография, посвященная дуэлям, представляет собой поистине кладезь информации по этой теме, был свидетелем тех событий и сообщил интересные детали. Французы, по его словам, несравненно лучше владели оружием, однако молодые англичане, обладая более высокой «физической подготовкой», с такой силой и полным презрением к опасности бросались на противников, что им очень часто удавалось поразить наповал своих ошеломленных врагов.
Искусство дуэли во Франции не исчезло, и это подтверждается тем фактом, что в течение двадцати лет после Ватерлоо оно было с успехом перенято «низшими сословиями». Вполне могло случиться, что то, с чем не могли покончить указы королей, умрет под градом насмешек, когда конкуренты — бакалейщики станут посылать друг другу вызовы или же владелец бань пошлет секундантов к печнику за то, что тот сложил ему негодную печь. Тем не менее эти «плебейские единоборства» зачастую не уступали по накалу дуэлям воинов или вельмож. В городе Дуэй медник и галантерейщик были найдены мертвыми после поединка на саблях. Все споры по любому предмету и поводу разрешались одним и тем же нелепым способом. Двое критиков выпускают друг в друга четыре пули по поводу достоинств и недостатков классицизма и романтизма. Дюма — отец стреляется с драматургом Гайяром и в своем стремлении отстоять авторство драмы рискует сделаться участником трагедии. И наконец, в Бордо драгунский офицер вызывает старьевщика, после чего едва избегает расправы со стороны разъяренных иудеев — ортодоксов.
Хуан Гонсалес. Дуэль
Потрясшая всю Европу дуэль между мсье Дюлонгом и генералом Бужо являет собой апофеоз жестокости и бессмысленности этого обычая. Дюлонг был мирным адвокатом и депутатом Национального собрания, а Бужо — профессиональным солдатом и метким стрелком. Дюлонг как член законодательного органа произносит в парламенте критическую речь, после чего тотчас получает вызов от пламенного «правдолюбца». Напрасно он заявляет, что в его выступлении не было ни малейших намеков на какие-либо личности. Он обязан принять вызов, иначе подвергнется суровому общественному порицанию. Они оба выходят на дуэль, и опытный стрелок убивает своего гражданского соперника прежде, чем тот успевает выстрелить в воздух. Тут мы задаемся теми же вопросами, что и оксфордский профессор математики, прочитавший «Потерянный рай» Мильтона. Что доказал этот меткий выстрел? Восторжествовали ли истина и справедливость? Это навсегда останется тайной.
Англичане едва ли имеют право резко и критично осуждать дуэли, поскольку наша история столь же изобилует кровавыми пятнами, как и история Франции. Однако наконец-то настало время, когда и в Британии, и в странах Содружества дуэль сделалась таким же историческим анахронизмом, как применение пыток и сожжение ведьм на кострах. Франция лишь тогда сможет считать себя равной англосаксонским народам по уровню развития общества, когда навсегда избавится от этого мрачного пережитка прошлого.
ЖЕРТВЕННЫЙ
КАМЕНЬ
— Тихо! — вдруг сказал мой попутчик, подняв руку и взглянув на свою жену, которая уютно устроилась в углу, закутавшись в шаль. — Замолчите, прошу вас!
— Но, сударь мой! — ошеломленно возразил я. — Мое упоминание о докторе Прайсе…
— Молчите! — прервал меня мой спутник, чуть повысив голос. — Ни слова больше!
Его поведение показалось мне, по меньшей мере, странным. Господин, оборвавший меня на полуслове, и его жена сели в поезд в Регби, и мы уже больше часа коротали дорогу, обсуждая последние новости. Наш разговор плавно перетекал от одной темы к другой, и среди всего прочего я коснулся наделавшего много шума репортажа о некоем докторе Прайсе, который попытался возродить древние ритуалы друидов, кремировав умершего младенца. К моему великому удивлению, вскользь произнесенная фамилия этого врача привела моего попутчика в состояние, близкое к панике. Вот почему он столь резко оборвал меня.
— Да, все хорошо, — произнес он, наклонившись и посмотрев на жену. — Она спит. Давайтека пересядем в дальний угол, чтобы она не слышала нашего разговора, если вдруг проснется.
Я неохотно повиновался, попутно пытаясь догадаться, к чему это вдруг такие предосторожности.
— Прошу простить великодушно, — виновато посмотрел он на меня, кивнув в сторону мирно дремавшей женщины. — Для нее это очень болезненная тема. До сих пор не могу забыть, как у нее случился приступ мании преследования при одном лишь упоминании об этом.
— О чем именно?
— О друидах и их обрядах.
— Подумать только! — вырвалось у меня.
— Всю неделю я старательно прячу от нее газеты, — продолжал мой случайный знакомый, — чтобы она не узнала о дикой выходке этого доктора. Я убежден, что это нанесло бы ей глубокую душевную травму.
