Она привстала, наклонилась через стол и приблизила лицо вплотную к физиономии Монро.
— А теперь я скажу тебе кое-что, жалкий ублюдок. — Она ткнула его пальцем в грудь. — Ты всего лишь вещь для меня, для моего друга, для всех других моих друзей здесь. И так как ты — вещь, у тебя вообще нет никаких прав. У тебя не стало никаких прав много лет назад, когда ты надругался над своими маленькими дочерьми. Где, — она снова ткнула его в грудь, и он поморщился, — где тогда были их права, а, недоносок?
— Я… я… — пытался возразить он.
— Я что, сказала, что ты можешь открыть свой поганый рот, урод?
Монро знал, что лучше не рыпаться. Он уже общался с Лоррейн раньше и потому опустил голову и уставился в пол.
— Уже лучше. Так, мы все знаем, что у тебя еще оставалось желание продолжить заниматься своими мерзостями. Ну, и чего ты хотел дальше? Каждую маленькую девочку в Хоктоне? И только попробуй хоть еще раз заявить о своих чертовых правах. Потому что, насколько я знаю, ублюдок, у тебя их не стало довольно давно. И если я разговариваю с тобой, то лишь как с чертовым прокаженным или с каким-нибудь марсианином, мудак. Ты будешь сидеть здесь и слушать, и даже не пробуй начать говорить, пока я тебе этого не разрешу. А когда я скажу тебе говорить, убедись, что тебе есть что сказать. Ты понял меня, куриная задница?
Монро засопел.
Лоррейн прикусила губу:
— Боже, каким же жалким ты можешь стать. Как ты думаешь, Люк, он жалок?
— Конечно, босс.
Монро начал плакать.
— Ай-ай-ай. — Лоррейн кинула на стол дело Монро. Он дернулся. Люк сжалился и дал ему пару салфеток. Лоррейн смотрела, как Монро вытер глаза, потом холодным тоном сказала: — Ну, что говорят на улицах, недоносок?
Монро покачал головой, не поднимая глаз, и пробормотал что-то неразборчивое.
— Говори, ублюдок. Нам тебя не слышно.
Он нервно откашлялся.
— Я ничего не знаю. Я больше не общаюсь с теми людьми.
Лоррейн воздела глаза к потолку:
— Пож-а-а-луйста, только не говори мне, что на тебя сошло прозрение.
Монро бешено затряс головой.
— Да, да, — лепетал он, словно от этого зависела его жизнь. — Я теперь хожу в церковь.
Лоррейн застонала, а Монро продолжал:
— Я вступил на истинный путь пять лет назад, в тюрьме, но вы все еще цепляетесь ко мне, когда что-либо расследуете. Это нечестно.
— Нечестно! — взорвалась Лоррейн. — Черт тебя подери, нечестно! Я не ослышалась, детектив?
— Мне кажется, что вы слышали то же самое, что и я, босс.
Лоррейн почувствовала, как кровь прихлынула лицу. На этот раз она ткнула его костлявую голову двумя пальцами.
— Ты что, думаешь, если ты стал ходить в церковь, тут же за минуту стал святым? Чертов святой Монро? Ты что, думаешь, тебе из-за этого поверят, что ты теперь уже больше никогда не станешь домогаться детей? Что это заставит нас тебя уважать, так, что ли? — Лоррейн хотелось плюнуть в него. — Ангел ты наш чертов.
Скривившись, она повернулась к Люку:
— Убери, пока меня не вырвало на ЭТО.
— Хорошо, босс.
Люк двинулся вперед и взял Монро за руку. Когда они подошли к двери, Лоррейн очень тихо произнесла имя Монро. Он медленно обернулся, не осмеливаясь посмотреть ей в глаза.
— Когда это все закончится, Монро, если до меня дойдут слухи, что ты знал об этом даже самую малую малость, я доберусь до тебя. И поверь мне, недоносок, ты не сможешь спрятаться в своей чертовой церкви, какой бы большой она ни была. Понял?
Он кивнул, опустил голову, и Люк вывел его за дверь.
Дверь с легким щелчком закрылась, Лоррейн встала и подошла к окну. Она ощущала потребность принять душ. Когда она дышала одним воздухом с такими недоносками, то чувствовала себя так, словно вся в грязи. Она ненавидела необходимость общаться с такими людьми. Они предавали доверие детей. Большую мерзость трудно себе представить. К тому же они все кривлялись и начинали рыдать — большинство из них так и делало, моля о прощении, уверяя, что виновата их болезнь, и они не могли ничего с собой поделать — ну, кто-нибудь слышал о болезни, которая приносит удовольствие?
Привстав на цыпочки и заведя руки за спину, Лоррейн стала смотреть из окна. Отсюда ей были видны двери суда. Люди самого разного возраста стояли на ступеньках, курили и разговаривали.
Она улыбнулась, когда увидела Аду Джонстон, тяжело опиравшуюся на абсолютно не нужную ей палку. Старушка подошла к толпе и потихоньку стала взбираться по ступеням. В свои семьдесят два года Ада Джонстон была одной из лучших магазинных воров Хоктона. Обычно ее ловили, товары отбирали, а ее выводили и велели никогда туда больше не возвращаться. Это предупреждение она частенько игнорировала. Один из магазинов устал от ее вылазок и подал на нее в суд. Лоррейн покачала головой. Ада, скорее всего, получит небольшой штраф и уже на следующий день примется за старое.
Сверху толпа у входа выглядела как ряд козырьков, направленных в одну сторону. Многие приходили сюда за вещами, и, может, даже среди них не было настоящих перекупщиков. И все же народ жалуется ежедневно, что мы ничего не делаем. Ей казалось, что она билась головой о стену. Почему они не могут понять, что, если перекупщики не выявлены, то полиция не может сделать абсолютно ничего?
К подъезду подъехало такси и остановилось у ступеней. Лоррейн присвистнула, когда из него вышел Кэл Блек — только этой занозы в заднице ей и не хватало. Просто и смех и грех с этим Кэлом. Он, должно быть, уже отработал по решению суда сотни часов на общественных работах, но даже там умел очаровать всех, кто с ним сталкивался.
Когда Лоррейн было всего пятнадцать, ей приходилось нянчить его. Тогда он был маленьким ангелочком, а в восемнадцать лет превратился в высокого светловолосого обольстителя, открытого и обаятельного. Он не сразу научился пользоваться своим обаянием. А сгубила его любовь к быстрым машинам.
Лоррейн видела, как Кэл, проходя мимо, улыбнулся двум женщинам-полицейским, и те не могли сдержать ответной улыбки. Лоррейн покачала головой. Какая несправедливость! Он мог получить безо всякого труда все, что только пожелает, возможно, даже те дорогие машины, которые он сейчас угонял.
Ему пора повзрослеть. Судья не может назначать ему общественные работы всю жизнь. Очень скоро он получит срок, и в тюрьме с его личиком бог знает что может случиться. Правда, надо сказать, он всегда возвращает машины и оставляет их на том же месте, откуда угнал. И почти всегда машины возвращаются в целости и сохранности. Невероятно. Лоррейн опять покачала головой, потом резко повернулась, услышав, что Люк вошел в комнату, ехидно улыбаясь.
— Что такого смешного?
— Монро. Ты его до чертиков напугала.
— Ну и ну. Я еще сдерживалась. Но он ни сном ни духом не ведает, что произошло.
