— Языки знает. Пушту. Значит, из спецслужбы, — заявил Аламзеб, но уверенности в его голосе убавилось.
— Замечательное доказательство! — Ксан продолжал смеяться, и Нарази смутился.
— Русские — враги афганцев. — Он поднялся со стула с явным намерением оставить Ксана в одиночестве.
— Боитесь говорить со мной? Или это вам запрещено?
По лицу первого секретаря пробежала тень, и Ксан понял, что попал в точку.
—Если не общаться, то действительно можно навсегда остаться врагами.
— Таково распоряжение муллы Омара. Не вступать в контакт с русскими дипломатами.
— Почему?
— Потому что вы убиваете мусульман! Мужчин, женщин и детей!
Это был решающий момент, и он требовал четкой, выверенной реакции.
Ксан подался вперед, выпалил нервно и зло:
— С чего вы взяли, что я одобряю события в Чечне?
Нарази, уже собравшись уходить, застыл как вкопанный. Выдавил из себя:
— Извините.
— Принимается, — бросил Ксан, после чего сумрачно распрощался. Он подумал, что не стоит пережимать и продолжение беседы лучше отложить.
— Ты решил его завербовать? — спросил я с подкупающей простотой.
Ксан сбежал по каменной лестнице к самой реке и присел у грязно-бурой воды, которая накатывала на истертые гранитные ступени, оставляя на них клочья пены. Посидев так секунд двадцать (не исключено, что он предавался медитации, а может, искал близости с природой), Ксан выпрямился и повернулся ко мне.
— Кое-какие планы у меня, конечно, имелись. Хотя это не было единственной целью, тем более что формального задания я не получал. Захотелось найти общий язык с этим парнем. В талибах мы видели людей с другой планеты, они жили в другом измерении, даже мыслили иными категориями. Я знал, что Нарази не простак и не такой «интеллигент», каким мог показаться. Может, его голову не так сильно забивала фундаменталистская дребедень, как у прочих талибов, но все равно — забивала. Он не был тепличным растением. Сражался под Кабулом, участвовал в захвате Мазари-Шарифа. И, тем не менее, — Ксан посмотрел на серую набережную, потом перевел взгляд на возвышавшуюся в отдалении кремлевскую стену, — Аламзеб мог пойти на контакт.
Очередной встречи пришлось ждать долго. Специально искать ее Ксан не хотел, да и других дел было невпроворот. Он рассчитывал на удачный случай, который всегда его выручал.
В начале 2001 года Исламабадский институт политических исследований устроил семинар с участием профессора из США Джорджа Вейбаума. Присутствовали сливки местной академической элиты, дипломаты, в том числе — Нарази. Руководство института костьми легло, чтобы его заполучить. Еще бы! Заезжий американец вещал о перспективах афганского развития, и в отсутствие «живого талиба» настоящего обсуждения получиться не могло.
Вейбаум — лысый человек в мешковатом костюме, сурово критиковал режим муллы Омара, который уводил Афганистан от столбовой дороги прогресса. Однако спорил с теми, кто предлагал ломать талибов «через колено», поскольку насильственные действия, мол, не могут дать долговременного эффекта. Политика международного сообщества нелогична: то Кандагару грозят дубинкой, то гладят по головке и снабжают «гуманитаркой». Нужны новые подходы — оказание Исламскому эмирату масштабной экономической и технической помощи, что-то вроде плана Маршалла. С тем, что это будет прямым поощрением фашистского теократического режима, ученый категорически не соглашался. Талибы-де только воевать могут, к мирному строительству не приспособлены. Поэтому их вовлечение в это самое «строительство» выявит их несостоятельность, и они вынуждены будут либо уступить место более жизнеспособным элементам или сами трансформируются в «достойных представителей современной цивилизации». Словом, полная галиматья.
Ксан не удержался от комментариев. План, сказал, хороший, но не очень. Талибов в чем угодно можно обвинить, только не в глупости. Иначе они бы не добились того, чего добились. И не факт, что они не используют эту «масштабную помощь» к собственной выгоде. При этих словах Алам- зеб улыбнулся уголками рта.
Вейбаум проблеял, что «опасность такая есть», но все равно — нельзя сидеть сложа руки, и риск оправдан. От напряжения он вспотел и, продемонстрировав хорошее воспитание, попросил у аудитории позволения снять пиджак («ваши вопросы меня разогрели»). К этой фразе не преминул прицепиться замдиректора института — отставной бригадир, плейбой и задира, отличавшийся раскованной манерой одеваться. Он всегда расстегивал рубаху до пупа, выставляя на обозрение публики майку и волосатый живот. Так вот, этот самый бригадир громогласно выразил надежду, что на пиджаке Вейбаум остановится и дальше раздеваться не станет. Бригадир заразительно рассмеялся, довольный собственной остротой. Хотя никто его не поддержал, скептическое отношение к выкладкам американца усилилось.
Затем выступил Нарази. Он говорил на пушту, а на английский переводил один из научных сотрудников. Характерный штрих: талибское руководство обязывало своих чиновников изъясняться только на пушту, любые отклонения от этого правила рассматривались как опасная ересь.
Говорил гладко, по-своему убедительно. Похвалил Вей- баума, призвал расширять связи международного сообщества с Исламским эмиратом. Однако ни слова не сказал о превращении талибов в «цивилизованных представителей», на что так рассчитывал американец.
Для Ксана главным было то, что Нарази ни словом дурным не обмолвился о России и русских, хотя в те дни вся талибская верхушка честила Москву и ее политику. Собственно, это было защитной реакцией на воинственную риторику кремлевской администрации, грозившей Кандагару ракетными ударами. Единственное, что позволил себе афганец, так это напомнить о тяжелых последствиях советской агрессии в Афганистане, которая ввергла эту страну в пучину всяческих бед. Когда же переводчик допустил ошибку (возможно, сознательную), сказав, что речь идет о «российской агрессии», Аламзеб его поправил: «Вторжение в Афганистан осуществил Советский Союз».
После семинара Ксан подошел к Нарази, протянул руку:
— Спасибо за выступление.
Афганец смутился. Однако вокруг уже никого не было, последние из приглашенных усаживались в автомобили. Директор института и бригадир увлекли Вейбаума на зеленую лужайку перед зданием ИПРИ, где были расставлены столики и кресла. Угостив профессора чаем, пакистанцы затеяли важный для них разговор о грантах для стажировки в США.
Поколебавшись, Нарази пожал руку.
— Я не сказал ничего особенного.
— Вы кое-что не сказали, и для меня это важнее всего.
Нарази переминался с ноги на ногу.
— За мной должны прислать машину..
Достав мобильник, набрал номер, после короткого разговора удовлетворенно хмыкнул.
—Забыл, бездельник, — имелся в виду шофер. — Скоро подъедет.
