— Но она действительно была прелестной девочкой, не так ли?
Гроберг молчал, вместо ответа раздался лишь едва слышный стон.
— В этом нет ничего постыдного. — Валманн старался говорить доверительно. — Даже если она была такой девочкой.
— Что вы имеете в виду? — Голос Гроберга задрожал, а глаза вдруг наполнились слезами. — Она была порядочной девушкой! Не вздумайте сказать ничего другого!
— Она несомненно была добрым человеком. Но я знаю, что она к тому же была проституткой.
— Неправда! Не здесь! Не со мной! — Гроберг поднял руки, как бы защищаясь от ужасного зрелища. Его жест напомнил Валманну дешевый любительский спектакль.
— Но вы давали ей деньги?
— Нет, не сразу.
— Как это?
— Только позднее.
— Ну да. Но все-таки давали.
— Но это я предложил. Только чтобы помочь ей. Я заставил ее взять от меня немного денег. Понимаете, заставил… Я знал, что она нуждается. — Он уставился в пол, продолжая цепляться обеими руками за кресло.
— А откуда вы это узнали?
— Из того, что она рассказывала. И ведь я знаю Илью.
— Илью?
— Ее мужа. Властный мужчина. Он служит Богу, но не мамоне.
— А как вы с ним познакомились?
Впервые стоматолог посмотрел старшему инспектору Валманну прямо в глаза:
— Боже мой, вы там в полиции вообще ничего не понимаете? В церковной общине! Все в общине знают брата Илью. Он выступает перед нами. Объясняет Писание. Он смотрит нам не в глаза, а в душу, ругает нас за слабохарактерность. А так как он сам пал очень низко, он знает наши грехи и призывает нас покаяться. Брат Илья проносится через собрание как метла самого Господа. Его речи трогают всех. Всем приходится копаться в грязи, которую большинство предпочло бы не видеть. С тех пор как он пришел к нам и начал проповедовать, у нас появилось тридцать новообращенных.
— О какой общине вы говорите?
— «Ковчег»! — Стоматолог окинул полицейского высокомерным недоверчивым взглядом, будто никак не мог взять в толк, как представитель правопорядка не знает этого. — Община пятидесятников «Ковчег».
— А этот брат Илья… У него нет другого имени?
— В общине мы знаем нашего брата по тому имени, которое он избрал, будучи гласом Божьим. Однако… — Стоматолог выдохнул воздух и продолжал более спокойным тоном: — В документах Карин Риис, которые я смотрел, когда ее нанимал, было указано имя ее сожителя — Агнар И. Скард.
— «И» — инициал Ильи?
— Очевидно.
— Это он попросил вас взять ее на работу?
— Брат Илья пришел ко мне и рассказал, что взял под свою защиту падшую женщину и что работа в добропорядочной христианской среде поможет ей на ее пути от унижения до прощения Господнего. А мне как раз нужен был ассистент.
— А куда делась предыдущая ассистентка? Ты ее тоже лапал? И она поэтому ушла?
— Не могли бы вы, господин старший инспектор, попридержать ваши гнусные инсинуации? Фру Ульсен, которая занимала эту должность раньше, была уважаемым членом нашей общины. Она ушла на пенсию прошлым летом.
— Но что касается Карин Риис, то соблазн оказался слишком велик?
— Это совсем не так! Я… мы любим друг друга. Брат Илья и фрёкен Риис не жили вместе как муж и жена. Он взял ее к себе из чистого сострадания. Он сам мне об этом говорил. Это было как провидение. Перед этим он рассказывал в общине о плотских желаниях и чувственной любви и объяснял, что она ниспослана Богом и вовсе не греховна сама по себе, если только отдаваться ей искренне и с молитвами. Мы поняли это как знак, фрёкен Риис и я. Брат Илья заглянул в будущее и увидел наши душевные муки. К Богу ведет множество дорог, господин старший инспектор.
— И столько же путей ведет в каталажку, — пробормотал Валманн.
— Уж не хотите ли вы сказать, что мы сделали что-то противозаконное? — У Гроберга вновь задрожали губы.
— Нет, я подумал о брате Илье, — сказал Валманн. — Я в ближайшие дни приглашу вас на официальный допрос в полицейское управление. То, что вы рассказываете, возможно, прояснит нам многое в связи со смертью Карин Риис.
— На допрос в полицейское управление? — Стоматолог испуганно на него уставился. — И что, это может попасть в газеты и тогда моя жена узнает? Ни за что на свете, господин старший инспектор! Она этого не вынесет, это конец…
Оказывается, он женат. Валманн снова взглянул на поникшую, неухоженную фигуру. Видимо, в общине «Ковчег» предъявлялись другие, доселе неизвестные требования к мужскому обаянию, подумал инспектор.
— Мы всегда пытаемся избежать опубликования деталей следствия, — пробормотал он успокаивающе. — Но вы знаете, как умеют копать журналисты. Гарантировать ничего не могу. А пока что вам есть смысл поразмышлять, не пора ли совершить маленькое покаяние перед вашей женой.
4
Даг Эдланд осматривал свое жилище. Он занимался чисткой и генеральной уборкой, начал еще вчера, а теперь дело приближалось к завершению.
Он начал эту работу сразу после того, как вернулся домой той ужасной ночью. Принялся пылесосить, чистить зеркала, мыть ванную, стирать и наводить порядок. Работал несколько часов как одержимый, без плана или системы. К счастью, после приема очередной таблетки это состояние прошло и осталось в полузабытом прошлом.
Однако встреча с полицией, когда его подняли буквально с кровати, была несколько больше, чем полузабытое прошлое. Он сам себя упрекал, что произвел такое плохое впечатление. Было ясно, что у полиции о нем сложилось негативное мнение. Хотя, впрочем, ему нечего бояться, убеждал он сам себя. В следующий раз он может пригласить их войти. Все, что могло внушить подозрение или вызвать замешательство не шибко проницательных полицейских, было удалено. Он вынес из дому два огромных пластиковых мешка с одеждой, книгами, личными бумагами, туалетными принадлежностями, даже некоторыми фотографиями и украшениями и своим компьютером и поставил все это в подвал.
Эта работа пошла ему на пользу. Он вновь обрел уверенность в себе. В полицейском управлении он чувствовал себя потрясенным и спровоцированным. Их вопросы, инсинуации… И как только можно было себе такое представить! Он почувствовал, как блекнет слабый проблеск надежды на будущее и оптимизм, который — несмотря ни на что — поддерживал его в последние дни и недели. На него надвигалась темнота. Надо попытаться не думать об этом ужасе. Этой катастрофе. Он отказался помочь полиции с опознанием. Не мог заставить себя посмотреть на Карин в ее теперешнем виде. Он должен был сосредоточиться на хорошем, на тех приятных моментах, которые успел провести в ее обществе. Какое огромное значение имели ее любовь и понимание для его восстановления после многих месяцев и лет очень медленного выздоровления — а затем рецидива. Для его душевного равновесия, которое будто попало на американские горки. Для его возвращения к нормальной жизни. Какой она была терпеливой, снисходительной и нежной. Как она приняла его со всеми недостатками. Именно благодаря Карин он снова обрел веру в любовь. Почувствовал, как появляется и растет сексуальное желание, как будто после долгого сна. Он и сейчас это чувствовал при одной только мысли о ней. Она и только она превратила его из подстреленного, почти бесполого зомби в жизнелюбивого молодого человека.
