Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Она открыла ему двери, как тогда, когда была служанкой одной из его одалисок… Такая скромность изумила и обеспокоила его. Он шел около нее коридорами дворца так, будто здешним повелителем был не он, а она. И шел он так неслучайно — сознательно. Он получал какое-то странное удовольствие от удивленных взглядов евнухов, невольниц и молодых одалисок, что нарочно вышли из комнат… Они все заметили и кланялись скорее ей, чем ему, господину трех частей света! Он расценил это как дань своей любви к ней. Хюррем охотнее отвечала на поклоны слуг и невольниц, чем на приветствия его женщин.
Во всем султанском дворце уже не было никого, кто не слышал, что будет новая султанша Мисафир, могущественнейшая из всех.
* * *
Покинув палаты, молодая невольница почувствовала себя свободнее в большом парке, что тянулся прямо до Мраморного моря. Она понимала, что сейчас начнется игра, которая решит, оставаться ли ей невольницей или быть самой могущесвенной правительницей в мире.
Тишина царила в величавом парке падишаха. Прекрасная тишина ночи в Дери-Сеадети. Над верхушками вековых деревьев тихо плыл в безбрежную даль месяц по синему небу. Ясно светил Млечный путь, напоминавший серебряную шаль, сотканную из миллионов рассыпанных жемчужин и святоивановских светлячков.
Молодая Эль-Хюррем обратилась к небу, к Богоматери Привратнице. Снова, в последний раз вспомнила она свободу. Вспомнила 14 больших ворот Стамбула и думала, какой она хотела бы уехать в родной край. Из семи ворот выходит войско падишаха: для обычных смертных они закрыты. А для нее? В воображении закрылись и другие семь ворот Царьграда… Она посмотрела на цветы и на свое платье, что было прекраснее их. Впервые она ощутила порыв благодарности к молодому Сулейману.
Она сорвала соцветие жасмина и протянула его своему молодому спутнику, тихо сказав:
— Спасибо тебе за новый наряд. Он прекрасен!.. Так приятно хотя бы ненадолго носить красивую одежду…
— Почему ненадолго? — спросил он, взглядом благодаря ее за цветы.
— Я ведь невольница. Невольницу одевают и раздевают по воле ее господина…
Она засмеялась так весело и естественно, словно хотела сказать: «Но я готова к этому! Мне все равно, чем это закончится…» Но молодому Сулейману было не все равно. Он откинул ее плащ и взял за руку. Через секунду он спросил:
— Скажи мне, Эль-Хюррем, что бы ты сделала, исполнись твое желание и покорись твоей воле вся моя земля от тихого Дуная до Басры и Багдада, до каменных могил фараонов и самых отдаленных постов моего войска в пустыне?
Он вдыхал запах заколдованного жасмина как сладчайший нектар, помня каждое слово, которым она высказала свое желание при первой беседе.
— Я прежде всего просила бы об отмене одного установления… — Он понял, о чем она говорит, и сказал:
— Какие странные эти женщины! Решения мужчин не подлежат пересмотру!
Она немного подумала и сказала:
— Я бы строила, много строила.
— И что бы ты строила? — спросил он ее с тем большим любопытством, что ни одна из его жен не высказывала подобного желания.
Она ответила важно, но так ласково, словно уже просила его дать средства на это строительство:
— Прежде всего я бы построила большой приют. Я не могу думать, что нищие голодают и нечем им умерить свой голод.
Он встал, удивленный. В его глазах она превращалась в настоящую правительницу.
— А потом? — спросил он.
— А потом построила бы я большую лечебницу.
— Прекрасно, Эль Хюррем! А потом?
— А потом караван-сарай для путешественников и иностранцев…
Последнее слово она произнесла почти неслышно. Но тем глубже вошло оно в душу великого султана. Он был впечатлен.
— У тебя не только большой ум, но и очень доброе сердце, раз ты не забываешь людей страны, из которой сама ты происходишь. И что бы ты построила потом? Казна султана этим строительством пока еще не была бы сильно истощена, — добавил он с веселым взглядом.
— Дальше я построила бы большую баню, ибо не могу смотреть на грязных людей.
— Твоя душа прекрасна в каждой своей грани, моя дорогая, — сказал Сулейман. — Строй дальше! Тебе стоит отдать всю казну, ибо ты думаешь об обязанностях султана. — Еще я построила бы множество школ… — Прекрасно! Что еще?
— И очень большую библиотеку…
— Прекрасно! Я ожидал, что ты это скажешь… Но скажи, на что ты потратила бы самые большие средства?
Она подумала и ответила:
— Об этом я еще не сказала.
— Да? — спросил он заинтересованно. — Так на что же? — Он думал, что она скажет про новую величественную мечеть. Но сразу же понял, что она христианка и не скажет этого.
— А больше всего я бы потратила на самых несчастных.
— Справедливо. Но кто они?
— Те, что должны жить в домах для умалишенных…
Молодой Сулейман нежно привлек ее к себе и шел, будто ослепленный, потому, что глаза его пылали. Его ослепили не белые цветы в жасминовой аллее, не серебряный лунный свет, а мечты молодой Мисафир… Да. Это были мечты султанши.
Такой любовной беседы у него еще не было. Он перебрал в воспоминаниях все свои разговоры с женщинами.
Какими же пустыми они были в сравнении с этой!..
В его душе была какая-то большая, безграничная ясность. На небе поодиночке сгорали звезды. Его самого что-то возносило к звездам. Высоко-высоко.
Она заметила это и сказала:
— Бог рассеял звезды по небу, как хлебороб рассеивает зерно на пашне.
— И одну, видимо забывшись, он заронил и в моем саду, — сказал молодой султан.
Она покраснела от удовольствия, но даже не подняла глаз на него. Ей было так хорошо с ним, что она не хотела прерывать эти счастливые моменты просьбами дозволения о выезде на Афон, хотя и думала об этом все время.
Но и он думал об этом. Думал уже не так, как того желал бы старый мудрый Мухиддин Сирек.
Мысль, которую отточила любовь, начала сравнивать два решения: пустить или не пустить ее на Афон? Она стрелкой компаса склонялась к желанию Роксоланы. Теперь он уже рассуждал только для того, чтобы оправдать себя.
И как не оправдать? Что значит одна поездка одной женщины в какой-то из монастырей неверных, раз речь идет об обладании такой женщиной! Ведь на нее во всем можно положиться! «Такую жемчужину Аллах не бросает дважды на дорогу жизни человека!» — подумал он.
Он стоял, будто сбрасывая с себя установление предков и старинный запрет царей Царьграда, наследие которых принял его род. А она, размечтавшись, шла дальше в лунном свете, заливавшем жасминовую аллею.
Он смотрел ей вслед. В ее глазах была вся его жизнь. Он смотрел на то, как легко и плавно она покачивается, создавая для него музыку без звуков, негу без касания, краской без цвета, жизнью без воздуха. Дыхание сперло, но это было приятно, будто его обволакивала вода.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
